Ольга Голотвина - Два талисмана

И не кровь даже, а вид этих беспомощно оголенных ног сразу заставил девушку поверить: старуха мертва!

Гортензия перевела растерянный взгляд на Прешрину. Та была потрясена: орать уже перестала, но еще разевала рот, как вытащенная на берег рыба.

Но смятение быстро прошло. Очнувшись, обе женщины с причитаниями кинулись к мертвой госпоже, убедились, что помогать ей действительно поздно, и вдвоем перенесли щуплое тело на кровать. Одеяло было откинуто, подушка смята.

— И что ей среди ночи на той полке понадобилось? — горько вопрошала Прешрина, которой до боли жаль было потерять выгодную постоялицу.

Служанка понимала, о чем говорит владелица дома. Полка, что висит над сундуком, и впрямь приколочена высоко. Не дотянешься, если не влезешь на сундук…

На миг душу Гортензии затопили раскаяние и стыд: окажись она дома, старой женщине не пришлось бы самой лезть на сундук!

Но раскаяние тут же ушло, душа ощетинилась иглами, как испуганный еж. Девчонка из Отребья с детства усвоила, что мир враждебен ей и что надо держаться настороже.

— Лекаря надо… — растерянно бормотала Прешрина, бледная, с подрагивающими губами. — Нет, какого уж лекаря… стражу надо известить, что мертвое тело в доме…

— Ага, — подтвердила Гортензия. — Я тоже слыхала, был указ: про каждого мертвеца сообщать, даже если человек от болезни помер… Ступай за стражей, а я обряжу госпожу по-человечески. Нечего ей в одной рубахе перед чужими людьми лежать.

Прешрина разом перестала трепыхаться и бессвязно скулить. В глазах ее мелькнул гнев. Женщина была уверена, что почти весь мир вокруг — пройдохи и воры, а паршивка Гортензия — первая из них!

— Это чтоб я тебя одну в доме оставила? Чтоб ты все углы обшарить успела? Не дождешься! А ну, выметайся из дому, Отребье поганое! Выметайся, кому сказано! Я дверь запру и пошлю кого-нибудь за стражей.

Девушка повернулась и хмуро направилась к двери. Она понимала, что таких, как она, люди всегда готовы обвинить в чем-нибудь скверном. Лучше и впрямь уйти.

— Мне за этот месяц не заплачено… — угрюмо бросила она через плечо.

— Иди-иди… за твое безделье тебе и платить незачем. Хватило бы кормежки и крыши над головой.

Прешрина завозилась над замком. Гортензия угрюмо спустилась с крыльца и, не оглядываясь, направилась к калитке. Нечего ей тут делать. И уж подавно незачем разговаривать с «крабами». Пора убираться прочь.

Казалось бы, молодой человек, которому навязали работу, недостойную его высокого рождения, должен быть несчастен и уныл…

Как же! Весь белый свет не дождется этого от Ларша из Клана Спрута! Не станет он вешать нос и скулить из-за дядюшкиного каприза. В конце концов, это даже интересно! Кто из Детей Клана может похвастаться подобным приключением?

Ларш легко тронул новенькую сине-черную перевязь на груди. Ну да, все «крабы» носят такую. Но почему Ларш должен стыдиться цветов собственного Клана?

Молодой человек исполнительно явился на новое место службы с утра — сразу после раннего завтрака с актерами.

Ларш тихонько засмеялся, вспомнив, какие физиономии сделались у Раушарни и его компании, когда те поняли, что служба в городской страже — не глупая шутка знатного юнца.

Как же все это забавно! А сегодня Ларш приглашен на обед к дяде — и пусть его сожрут болотные демоны, если он не заявится туда прямо в этой перевязи. Да-да, в перевязи городского стражника! С тех самых пор, как в Аршмире существует стража, не бывало такого, чтобы «краб» сидел за одним столом с Хранителем.

Ох, да как же он мог забыть про тетушку Аштвинну! Дядя наверняка скрыл от нее, какому позорному наказанию подвергнут любимый племянник. Интересно, что скажет по этому поводу тетя, которая по-матерински относится к Ларшу?

Так что наказанный Сын Клана, слоняющийся по внутреннему дворику Дома Стражи, вовсе не чувствовал себя несчастным.

Но не было в его душе и спокойствия. Юноша словно проглотил льдинку — и та не желала таять в животе. Так было с ним в детстве, когда деревенские мальчишки по одному ныряли в море, а остальные, облепив прибрежную скалу, хором считали вслух: кто дольше просидит под водою? Игра, в которой «господский сынок» Ларш ни разу не смог победить… Он считал вместе со всеми и ждал своей очереди, стараясь не показать, как ему страшно. Нет, это не был ужас, тягостный и черный, который позже овладел его душой. Тогда он еще мог заставить себя прыгнуть в волны, погрузиться в зеленую глубину. Неуверенность и страх смешивались с нетерпением: скорее, скорее, вот сейчас, еще немного — и все будет позади…

Со времени детских игр Ларш испытал это чувство лишь раз: когда ездил в Тайверан, чтобы пройти Обряд Повиновения.

И ведь знал он, знал, что ничего невыполнимого его сделать не заставят. Все Дети Кланов, живущие в Грайане, когда-то прошли через этот обряд. И отец, и дядя, и даже тетушка Аштвинна. И ничего страшного в этом нет.

Но как же не бояться шестнадцатилетнему мальчишке, подумал Ларш с высоты своих зрелых девятнадцати лет. Ведь сколько услышанных в детстве сказок начинается с того, что юный Сын Клана прибывает ко двору — и король повелевает ему добыть клык живого дракона. Или похитить наррабанскую принцессу. Или принести локон одной из дори-а-дау, дочерей Морского Старца…

Разумеется, ничего подобного Джангилар не потребовал от юнца, ошалевшего от сознания важности происходящего. Просто приказал ему наточить кинжал. Ух, как трудился Ларш над королевским кинжалом! Для него это не было пустяком, да и сейчас молодой Спрут не считает Обряд насмешкой над Кланами. Высшая знать страны обязана раз в жизни подтвердить, что готова исполнить любую волю государя.

А потом — клятва верности королю. И приветливые глаза Джангилара. И раскачивающаяся перед лицом Ларша свинцовая бляха с грубо выбитым на ней изображением дракона — талисман, почти триста лет хранящий королевскую династию от измены. Теперь Ларш не сможет предать короля, даже если захочет. В Великом Грайане не было ни одного мужчины и ни одной женщины из Кланов, которых не держало бы в оковах могучее чародейство.

Когда церемония окончилась, Ульфанш (который оставил дела, чтобы проводить племянника в столицу) негромко и растроганно сказал:

«Ну, вот ты и стал взрослым, мой мальчик. Теперь ты имеешь право владеть имуществом, вести судебные тяжбы и жениться…»

Ни особого имущества, ни судебных тяжб, не говоря уже о женитьбе, у юного Ларша не ожидалось. Но он был горд, как петух на заборе, а в груди медленно таяла льдинка страха, позволяя ликованию затопить душу…

Но почему это чувство вернулось сегодня? Разве можно сравнить трепет, охвативший его пред ликом короля, с волнением от первого дня в аршмирской страже?