Ольга Голотвина - Два талисмана

— Жмот ты, Раушарни, — сообщила Барилла. — Не ценишь мое сценическое мастерство. А зритель как раз оценил. Вон как за водой дернул! — И она приятельски ухмыльнулась ошарашенному Мирвику.

Раушарни оглянулся.

— Это верно, еще как дернул, даже чернильницу раскокал… Заметешь осколки. И учти, утешитель обиженных красавиц: за чернильницу будет вычтено из твоего жалованья. А вы, краса театра, кончайте шитье, все равно за болтовней работы не видно. Приведите себя в порядок, чтобы на репетиции на вас глядеть было не противно.

Чумазые и злые дамы с достоинством удалились, оставив занавес валяться на сцене: таскать неподъемную материю — работа не для их ручек.

— Сейчас кликну актеров, чтоб помогли убрать эту проклятую тряпку, — хмуро сказал Раушарни. (По лицу видно: вспомнил обещания молодого господина Ларша насчет нового занавеса). — А для тебя есть срочное дело. Бегом за чернильным порошком, нам сегодня много писать придется. Будем править монологи прямо на репетиции… Знаешь лавку «Что душе угодно»? У меня там кредит.

— Лавку знаю, а куда порошок сыпать?

Раушарни на миг задумался, потом откинул крышку глиняного кувшинчика: пусто!

— Сыпь прямо сюда. Не отмоется, ну да и ладно. Не жалко, не хрусталь…

Авита Чистая Земля, неестественно выпрямившись, сидела на табурете у кровати и глядела в лицо лежащей на постели старой женщины.

Мертвой старой женщины.

Авита мысленно говорила себе, что эта старуха, глядящая застывшим взором в потолок, — ее родственница, хоть и дальняя. Почему же совсем не тянет на слезы? Лезет в голову кощунственный вздор: как можно было бы написать картину — эта комната, мертвая женщина в постели, хозяйка дома что-то негромко говорит молодому темноволосому стражнику…

Что, кстати, говорит?.. Ах да, расхваливает тетушкины таланты к рукоделию.

— Вот эти занавесочки на окнах — госпожа Афнара их сама расшила! Правда, прелестный рисунок? — Тут Прешрина спохватилась и поспешно уточнила: — Занавесочки она подарила мне. И льняную скатерть, расшитую кленовыми листьями. Была бы здесь служанка госпожи Афнары, подтвердила бы, что это моё…

Авита небрежным кивком дала понять, что не претендует ни на занавесочки, ни на скатерть.

— А остальные родственники не будут против? — опасливо уточнила Прешрина.

— Что нам до них? — невесело усмехнулась Авита. — Мне двенадцать лет было, когда тетушка завещание составила и в храме заверила. Я — единственная наследница.

С явным облегчением хозяйка вновь затараторила:

— Уж такие золотые руки дали ей Безымянные! Вот, гляньте! — Нагнулась, достала из-под стола берестяной короб, вытряхнула на стол груду женских украшений и свернутых вышивок.

— Вот! Госпожа изволила всё аккуратно складывать.

Из учтивости Авита поднялась, подошла к столу, тронула кончиками пальцев действительно красивое бисерное колье — яркое, нарядное сочетание красного, оранжевого и желтого.

Прешрина закивала:

— Верно, барышня, из бисера она особенно любила плести. И разбиралась в нем. С первого взгляда могла сказать, которые бусины наррабанские, а которые силуранские. А уж до чего упорная была! Разбирали мы как-то втроем корзину с вещами, что госпожа принесла с собой… ну, втроем — это госпожа Афнара, ее служанка Гортензия и я. И среди всякой всячины нашли браслет из бисера. На кожаной основе, синий с голубым, узор вроде танцующих змеек… ну, очень сложная работа. Госпожа говорит: «Ну, не помню, откуда он взялся и как в корзину угодил! И не понимаю, как оно сплетено!» И с того дня она потеряла покой, все бисер нижет, голубой да синий. Обед ей соберут — еда остыть успевает, а она не идет кушать. На ночь ей стакан молока ставили, так она выпить забывала, служанка рассказывала…

Хозяйка, словно желая подтвердить свои слова, повела рукой в сторону маленькой резной полочки, прибитой у изголовья кровати… и вдруг осеклась.

На столике стоял высокий стакан, полный молока.

— Надо же, — озадаченно пробормотала хозяйка, — не выпила она вчера… А я и не заметила, пока с телом хлопотала…

Несколько мгновений Прешрина колебалась, а затем в глазах блеснуло упрямство мелочной скопидомки: «Не пропадать же добру!» Подняв стакан, женщина большими глотками выпила молоко.

— А то прокиснет, — извиняющимся тоном объяснила Прешрина барышне, вытирая молочные «усы». — Так я о чем… ах да, браслет… Исхитрилась-таки госпожа, сплела точь-в-точь такой же. Говорила — в каждую бисеринку нить трижды пришлось пропускать! Зато и не отличишь, какой новый, а какой давно в корзине валялся… Да вот я сейчас покажу…

Хозяйка вернулась к столу, разворошила поделки покойной Афнары:

— Да где же… что же это такое… нету! Ни одного браслета нету!

— И ладно, — с легким раздражением отозвалась Авита, которой надо было обсудить с Прешриной куда более важные вопросы, чем талант покойной рукодельницы Афнары.

— Да что «ладно»? — взвизгнула хозяйка. — Не «ладно», а Гортензия своровала! Некому больше!.. Ну, служанка, — пояснила она на вопросительный взгляд барышни. — Обоих браслетов нет… и еще что-то пропало, не вспомню сразу… — Шершавые, с крепкими короткими пальцами руки яростно рылись в груде украшений.

— Остальное прошу принять на память о жилице, — поспешно сказала Авита, чтобы прекратить эту неприятную сцену.

Вопли и сетования оборвались. Ладони хозяйки плотно легли на столешницу. Глаза Прешрины стали маслеными: хоть каждая вещица не была сокровищем, вся груда — недурной подарок!

Женщине захотелось достойно ответить на щедрость барышни.

— За проживание госпожи Афнары вперед заплачено, деньги не все вышли. Как раз хватит на погребальный костер. Пригляжу, чтоб все было как положено. Барышне только и надо будет поднести к костру факел и сказать: мол, спасибо, тетушка, что жила на свете.

— Вот славно! — обрадовалась Авита, на которую наводила тоску мысль о предстоящих хлопотах.

Ларш, про которого женщины успели забыть, встрял в разговор:

— Мне про смерть госпожи надо докладывать, а я толком не понял, отчего она умерла. Ушиблась обо что-то, верно?

Прешрина смерила наглого «краба» недовольным взглядом.

— Чем порядочных женщин перебивать, лучше бы мерзавку Гортензию ловил за кражу. А госпожа Афнара с того померла, что головой ударилась. На сундук полезла, оступилась — да о край сундука головой и…

— На сундук? — хором удивились «краб» и барышня.

— Ну да. Вон полочка приколочена, высоковато малость. Чтоб с нее что-то снять, надо на сундук забраться.

Прешрина, чуть подобрав подол, хотела привычно вспрыгнуть на сундук, чтобы показать, как добираются до полочки. Но побледнела, выпустила подол из пальцев: