Sammy Lee - Побег в другую жизнь (СИ)

Это место я нашел давно, в шестнадцать лет. В то лето умерла мама, отец жестоко запил, и я часто убегал в тайгу один, чтобы выплакаться без свидетелей.

Однажды, вдоволь наревевшись, я пошел вдоль безымянного ручья, вверх по течению, просто, чтобы убить время. В тот день отец начал квасить с утра, да еще и навел полный дом собутыльников, так что домой возвращаться до темноты я не собирался. Больше мне идти было некуда. В нашем селе мы пришлые, родни у меня здесь нет, а близких друзей за те два года, что мы здесь жили, я так и не завел. Главной причиной этому была моя страшная и стыдная тайна. Лет в тринадцать, когда другие пацаны начали бегать за девками, я понял, что мне нравятся мужчины. Ни девчонки-ровесницы, ни взрослые девушки не вызывали во мне никаких чувств. Зато, когда тогдашний наш сосед, Колька Гурьянов, двадцатилетний истинный сибиряк, высокий, здоровенный, яснолицый, полуголым выходил во двор, со мной начинало твориться страшное. Я жадно наблюдал за ним, спрятавшись за поленницей, медленно умирая от желания прикоснуться, погладить, прижаться, ощутить его руки на себе. За тот, проведенный в мечтах о Кольке, год, я чуть не спятил. Я похудел, плохо спал, кидался на всех волчонком. Мама только вздыхала, сваливая все на сложности переходного возраста. Не знаю, что бы со мной было, если бы мы не переехали.

На новом месте я постепенно успокоился, смирившись и приняв свою неправильность. Немало этому помог Интернет, который в этом, более крупном селе был. Но сближаться ни с кем не смел, боясь выдать себя нечаянно и еще больше боясь опять влюбиться. Так и жил, тихо и незаметно, много читая, мечтая уехать когда-нибудь в большой город и найти там свое счастье.

Ручей петлял, заводя меня все дальше и дальше. Я шел уже машинально, уйдя в свои горькие думы, не обращая внимания на то, что пробираться вперед становится все труднее. Очнулся только, буквально уткнувшись в непроходимый бурелом. Из какого-то дурацкого упрямства я решил перелезть через него, и, конечно же, полетел носом вперед в мешанину переломанных стволов и веток. Только успел зажмуриться и выставить руки вперед. На мое счастье, я попал в «окно» между двух почти голых стволов, так что сильно не поранился, только ободрался порядком. Так и застрял, в интересной позе, задом кверху. Чуть придя в себя, открыл глаза и остолбенел. Глаза говорили, что обе мои руки ушли вглубь сучкастого останка молодой ели. Более того, один сук должен бы был прошить насквозь мою грудь. Но я ничего такого не чувствовал!

Осторожно вылез, ощупал и осмотрел себя: нещадно саднил ободранный живот, жгло щеку и левое предплечье – поцарапался, но кисти рук и грудь были в полном порядке, даже рубашка цела. Решив проверить, я сунулся в изрядно разворошенный провал еще раз. Эффект повторился. Меня охватил лихорадочный азарт. Я аккуратно залез на завал и опустился в дырку ногами вперед.

И рухнул в теплую воду примерно с полуметровой высоты.

С того дня прошло семь лет.

Был чудесный весенний день, первый рабочий после майских праздников. Школа, в которой я уже два года преподавал русский язык и литературу, была довольно далеко от моего дома, до начала урока было еще много времени, и я шел не торопясь, наслаждаясь теплом и солнцем. Шел, думая о том, что скоро учебный год закончится, потом я поеду на сессию (я заочно учился на пятом курсе нашего областного филфака), развеюсь в большом городе, может быть, даже решусь, наконец, на поход в гей-клуб… Что, конечно, нехорошо так думать, но к лучшему, что отец умер, отмучился сам и освободил меня. В детстве я его любил, но со дня смерти матери он целенаправленно спивался. Я его уговаривал, просил, угрожал, пытался кодировать несколько раз. Все было бесполезно. Наверно, я плохой сын, но со временем я начал относиться к нему как к неизбежному злу, просто терпеливо исполнял сыновний долг. По крайней мере, могу честно сказать себе и людям, что долг свой я выполнил. Когда он заболел, ездил с ним по врачам, устраивал в больницы, потом, уже когда его признали безнадежным, ухаживал за ним до конца. Он умер в собственной постели, в тепле, покое, чистоте и не в одиночестве. Думаю, для человека, «добровольно» заработавшего цирроз печени, это хорошая смерть. Учитывая, что детей у меня не будет, вряд ли меня самого ждет такая же завидная участь в конце жизни…

Завтра сороковины отца, надо озаботиться каким-никаким столом. Друзей у него, считай, не было, приятели-собутыльники не в счет, но придут соседи, кое-кто из бывших сослуживцев… Дядька не приедет, болеет, но может, кто из братьев двоюродных решит соблюсти родственный долг… Я мысленно составил список покупок и обещал себе зайти на обратном пути в магазин.

- Дмитрий Александрович, Вас Ирина Яковлевна искала, - с порога огорошили меня в учительской. – Просила зайти, как только появитесь.

Директриса выглядела усталой и озабоченной.

- Дима, такое дело. В Сухаревку дорогу размыло, поэтому комиссия из районо решила сначала к нам ехать, а у Раисы в гостиничке все занято. Строители, говорят, приехали, площадку под новую больницу смотреть. Так что придется наших по домам разбирать. Баб я распределила, а Ивана Ивановича давай к тебе? Завтра с утра приедут.

Что поделать, я согласился. Ивана Ивановича я знал, он у нас частенько бывал, неплохой был мужик, хотя и язва страшная. Ну да тридцать лет работы школьным инспектором никого не украшают. Вот так, совершенно обыденно, начались события, полностью перевернувшие мою жизнь.

Иван Иванович утром закинул свои вещи и сразу ушел в школу. Я на тот день взял отгул, накрыл скромный стол. К полудню начали подтягиваться гости. Как я и ожидал, было их немного, но человек десять набралось. Слава богу, никто из местных пьяниц не пришел, еще при жизни отца мне таки удалось их отвадить. Спокойно посидели, помянули покойного, и к возвращению инспектора я дома был уже один. С ним мы тоже выпили по маленькой, поужинали, немного поговорили о том, о сем и рано разошлись по комнатам. От непривычно большого количества спиртного (так-то я, считай, вообще не пью) я сразу провалился в глухое забытье, больше напоминающее обморок, чем сон.

Просыпался я тяжело, усилием воли вытаскивая себя из ватной черноты, но твердо зная – должен. Должен проснуться, потому что что-то не так. Но что все окажется настолько не так, я не мог даже в самых кошмарных снах увидеть…

В зале горел свет, но никого не было. Я почувствовал сквозняк – входная дверь была открыта нараспашку, на пороге темнело что-то. Я подошел и заорал от ужаса. Иван Иванович лежал навзничь в сенцах, головой на пороге. Я начал звать его, тормошить, потом схватился за торчащий из его груди нож … и тут только осознал, что происходит.