Мартин Гринберг - Дорога Короля

— Да ничего, — отвечал милорд Жискар, по-прежнему улыбаясь. — И в ваших мужчинах мы не нуждаемся, преподобная матушка. Мы ищем одного человека, след которого давно потеряли. Может, ты ее видела? Она, скорее всего, паломницей притворяется.

— Да у нас тут паломников тьма. Мы их, почитай, каждый день видим, — сказала матушка Адель. — Значит, вы пожилую женщину ищете? И при ней мальчишка-слуга и маленькая собачонка? Она еще на таком толстом белом муле верхом ехала.

Я еле удерживалась от смеха. Милорд Жискар — ибо это, без сомнения, был именно он — только своими красивыми голубыми глазами захлопал от удивления; выглядел он при этом полным дураком.

— Почему на муле, госпожа моя?.. Нет, в той, кого мы ищем, ничего особо запоминающегося нет. Это одна наша родственница. Она совсем молодая и странствует, видимо, в полном одиночестве. И она не совсем… — Он даже голос понизил. — Не совсем… Ну, вы меня понимаете? Видите ли, эта женщина была любовницей моего брата. Он умер, а она, обезумев от горя, сбежала из дому.

— Бедняжка, — сказала матушка Адель без капли сострадания.

— О да! — воскликнул он, и в голосе его отчетливо послышались слезы, хотя глаза смотрели холодно и сухо. — Бедняжка Элис! Вечно у нее были на уме всякие чудовищные выдумки! Ее даже приходилось связывать, чтобы она не наложила на себя руки. Но становилось только хуже, и мы снова выпускали ее на свободу. А зря. Если б мы ее не отпустили, она бы не убежала.

— Достойно похвалы то, что ты, господин мой, так заботишься о наложнице своего брата и готов пересечь всю Нормандию от края до края, лишь бы ее отыскать, — сказала матушка Адель. — А может, она что из фамильных драгоценностей с собой прихватила?

Возмущенная Лиз прямо-таки зашипела от злости у меня за спиной, но матушка Адель на нее внимания не обратила.

Милорд Жискар покачал головой:

— Нет, конечно. Ничего она не взяла. Она просто утратила разум, а он принадлежал только ей одной.

— Ну так зачем же, — спросила матушка Адель, — тебе, господин мой, ее искать?

Жискар прищурился. Теперь он уже не казался мне таким уж красавцем. Впрочем, и дураком он больше не выглядел.

— Значит, она здесь? — Он явно в этом не сомневался.

— Да, я здесь. — Лиз наконец поднялась на последнюю ступеньку и высунулась из-за моего плеча.

Она успела за эти дни немного поправиться, и теперь уже не казалось, что тяжелый живот с неродившимся младенцем тянет ее книзу, мешая двигаться. Я заметила, что она гладит и баюкает будущего ребенка, стараясь делать это так, чтобы Жискар не мог снизу заметить движения ее рук. Смотрела она прямо на него. Мне даже показалось, что она вот-вот плюнет ему в лицо.

— А ты где был? Я искала тебя на Михайлов день, а теперь уж и до Дня Всех Святых рукой подать.

Милорд немного растерялся, однако с готовностью ответил:

— На дорогах беспорядки были. Пришлось устранять. Англичане. А с ними и конные нормандцы.

— И тебе все, разумеется, удалось уладить, — сказала она.

И это был отнюдь не вопрос.

— Мы просто отговорили их с нами сражаться. — Он внимательно посмотрел на нее. — А ты хорошо выглядишь.

— Я и чувствую себя хорошо, — сказала она.

— А ребенок?

— Тоже хорошо.

И тут я заметила, как в его глазах вспыхнул жадный огонек. Это был огонь такой темной и низменной страсти, которая совершенно не вязалась с его благородным обликом. Я даже зажмурилась. А когда снова открыла глаза, то жадное выражение у него на лице исчезло. Он улыбался.

— Добрые новости, госпожа моя. Действительно добрые!

— Только они не тебе предназначены, — холодно, спокойно и твердо сказала Лиз.

— Если это мальчик, то он наследник рода Монсальва.

— Это девочка, — сказала Лиз. — И ты прекрасно знаешь, откуда мне это известно.

Жискар даже пальцем не пошевелил, но его спутники тут же принялись креститься.

— Не важно, даже если и так, — промолвил он. — Я ведь тоже любил своего брата. Неужели ты не поделишься со мной тем, что от него осталось?

— У тебя есть его прах, — сказала Лиз. — И его могила в Монсальва.

— По-моему, — вмешалась в их тихий и страшный разговор матушка Адель, — о таких вещах лучше все-таки дома говорить, а не на городской стене!

В глазах Жискара блеснула надежда.

— Монастырь Святой Агнессы готов принять такого благородного гостя, как ты, милорд. Ступай туда, господин мой, а мы последуем за тобою.

Жискар де Монсальва поклонился ей и повиновался. Мы неторопливо спустились со стены, но матушка Адель и не думала спешить в монастырь. К нам уже сбегались люди, желая узнать, что происходит. Но матушка Адель тут же раздала каждому поручения: кому велела укрепить стены, кому — отвести в хлев животных, которые еще оставались за городской стеной, кому — закрыть ворота Санси на случай непредвиденной опасности или даже осады, и так далее.

— Я не то что ожидаю настоящего сражения, — сказала она, — но с этими благородными господами никогда не знаешь, как все может повернуться. — Она посмотрела на меня. — Идем.

На Лиз она даже не взглянула, зная, что та все равно последует за нами: это прямо-таки на лбу у нее было написано.

Впрочем, то же самое было написано на лбу и у Франчи. Девочка не отходила от Лиз ни на шаг. Но Лиз, нежно взяв ее личико в свои прекрасные белые руки, велела:

— Иди, детка, и подожди меня дома. Я скоро вернусь.

Трудно было ожидать, что Франча ей поверит и послушается, однако она послушалась и с мрачным видом кивнула, не выказав ни малейшего неудовольствия. Только смирение и обожание.

Не так вела себя моя Селин. И в итоге мне пришлось подкупить ее разрешением пойти домой вместе с Пьером; а ему я пообещала, что испеку пирог с изюмом, если он отведет Селин домой и немного посидит с нею там.

Матушка Адель, шагая весьма резво, двинулась к монастырю, и я не успела даже сообразить, что одета совершенно неподобающим образом: старый платок протерт до дыр, юбка на подоле вся грязная, а ноги босые. Еще бы, ведь милорд Жискар явился именно в ту минуту, когда я собралась наконец вычистить свинарник!

Лиз окликнула нас у ворот монастыря и, обогнав матушку Адель, остановилась к нам лицом. Всадники были уже в монастыре; нам было слышно, как за стеной цокают копытами и храпят кони, а во дворе звучат грубые мужские голоса. Лиз заговорила — негромко, едва перекрывая доносившийся из-за стены шум, но твердо — столь же твердо, как отвечала на вопросы мессира Жискара.

— Но почему?! — воскликнула она.

Матушка Адель изумленно вскинула брови, и мне показалось, что разгневанная Лиз сейчас бросится на нее.

— Почему вы столько делаете для меня?

— Ты — наша гостья, — ответила матушка Адель.

Лиз как-то странно запрокинула назад голову, и я решила, что она сейчас засмеется или заплачет. Но она не сделала ни того, ни другого, а просто сказала: