Мартин Гринберг - Дорога Короля

— Но ты ведь мог запросто натравить на него свою дракониху! — Посланник был искренне удивлен тем, что Сулинин, прослуживший при дворе так долго, не сумел прийти к подобному решению самостоятельно.

Сулинин, опустив глаза, рассматривал свою изуродованную культю.

— Я, конечно, мог бы это сделать… Однако она знала короля не хуже, чем меня, и вдобавок королем все-таки был именно он. И он был человеком. Так что если бы я попросил ее убить его, чтобы спасти других людей, которые, нарушая закон, ему, королю, вредили, то она вряд ли поняла бы, в чем заключается смысл этого действия. Ну а результат для дракона в обоих случаях был бы один и тот же. Так что я предпочел смириться. И совершил ошибку.

Вести о казнях вызывали все более ожесточенное сопротивление мятежников; все чаще случались кровавые стычки с теми, кто платил нам дань, и это влекло за собой все больше казней. И наконец разразилась настоящая война. Но наш король послал на поле брани не армию, а дракона, рассчитывая, что моя девочка все сделает и одна. Разумеется, он уже прикинул, сколько денег сэкономит, не выплачивая воинам жалованье.

Однако все вышло не совсем так, как хотелось королю. Получив очередное боевое задание, дракониха наголову разбивала вражеское войско, досыта наедалась на поле брани и с каждым разом становилась все больше и все прожорливей. Для того чтобы она могла продолжать свои вылеты, ей стало требоваться все больше корма. Вскоре в Бельгардене опустели все амбары, исчез весь скот и все домашние животные, и тогда… король был вынужден начать набор рекрутов!

Сулинин умолк. Яйцо вибрировало теперь куда сильнее, чем прежде, и Дольгаль подумал, что, наверное, можно даже услышать биение сердца маленького дракона, если приложить ухо к мерцающей скорлупе, готовой вот-вот треснуть.

— Пожалуйста, продолжай свой рассказ, — попросил он Сулинина, уже начиная, впрочем, догадываться, каков конец этой истории. Собственно, самый конец он уже видел, и при воспоминании об увиденном у него начинало щемить сердце. Какая чудовищно бессмысленная трата сил и средств!

— Как ты, наверное, уже догадался, — снова заговорил Сулинин, — рекрутов набирали не для битвы с врагом. Их доставляли во дворец и попросту скармливали моей девочке — там была одна дверь, которая открывалась прямо ей в глотку. В ту пору она стала так велика, что с нею стали происходить странные и ужасные вещи. Глотала она всех без разбора, но не всех, кто попадал к ней в пасть, успевала переварить. Так что погибали не все. Некоторые, пройдя через ее нутро, просто теряли ногу или руку, получали тяжкие ранения, но все же оставались в живых. А иные, особенно те, кого она ела на ужин, перед сном, могли и вовсе остаться целыми, но, пройдя через желудок и кишки дракона, полностью теряли рассудок. А вот те, кого скармливали драконихе перед боевым вылетом, обычно переваривались полностью, и никто никогда больше их не видел.

Я помогал тем, кто вышел живым из ее нутра, бежать, но они возвращались назад, в город, и через некоторое время круг замыкался: они снова попадали в драконью пасть. Сперва это произошло со стариками, затем — с женщинами и детьми. К этому времени в соседних государствах уже никого не осталось, так что драконихе нечего было делать на поле боя, но есть она хотела по-прежнему, и наш король по-прежнему кормил ее своими подданными.

Я полагаю, к этому времени он уже совсем спятил, иначе вряд ли смог бы отдать дракону на растерзание родную дочь. Я слышал, как ужасно кричала принцесса, как она звала отца… Я узнал ее голос: девочкой она часто приходила послушать, как я своим пением убаюкиваю маленькую дракониху.

Я умолял дракониху открыть пасть, но она лишь крепче стиснула зубы, и тогда я попытался силой отнять у нее принцессу… Раньше она ни за что не причинила бы мне боль, но в эти мгновения голод полностью подчинил себе ее разум, и я, видимо, сильно ее раздражал, потому что она лишь устрашающе щелкнула челюстями да слегка дохнула на меня огнем — тогда-то я и получил эти страшные шрамы. — И Сулинин коснулся изуродованной руки и обожженной щеки. — Я вырвался и едва успел скрыться за дверью, провожаемый оглушительным ревом дракона. И долго еще в ушах моих звенели крики несчастной принцессы и других жертв…

— Остается только удивляться, что король и тебя не отправил драконихе в пасть, — тихо промолвил потрясенный Дольгаль.

— Он попытался это сделать! Из-за этого и погиб! В общем, дракониха стала настолько тучной, что ей стало трудно летать, да и вокруг не осталось уже никакой пищи, но голод по-прежнему ее мучил, и тогда она начала рыскать повсюду и хватать, что придется. Вот во время этих метаний она и разрушила королевский дворец. А потом и Толлин. И продолжала метаться в муках голода, непрерывно испуская пламя, и громко кричала — от отчаяния и, как я понял позднее, от боли.

— Бедняжка! — воскликнул посланник. — Видимо, ей пришло время отложить яйцо? Я и понятия не имел, что у драконов это связано с настоящими родовыми муками!

— Я тоже, — кивнул гном. — Я знал только, что мне абсолютно нечем больше кормить ее. Я мог лишь скормить ей самого себя и понимал, что тогда она просто умрет мучительной голодной смертью, и решил приготовить для нее «закуску» из взрывчатых веществ. А когда она явилась на мой зов, я сунул ей в пасть это «угощение» и поджег шнур. Шнур уже почти догорел, когда я заметил яйцо…

Посланник холодно посмотрел на него и высокомерно промолвил:

— Ну что ж, у тебя ведь не было иного выхода, чтобы спасти себя.

— Не только себя: я совершенно не хотел обрекать ее на длительную страшную смерть от голода. А потом… я видел, как она взорвалась… И все померкло. Я был без чувств, пока ты не нашел меня.

Яйцо словно бы потянулось, и на конце у него появилась маленькая трещинка.

— Ты ведь, кажется, сказал, что я должен унести яйцо отсюда до того, как детеныш начнет проклевываться, если хочу, чтобы малыш привык к новому месту? — с тревогой спросил Дольгаль, поглаживая яйцо и что-то ласково ему напевая.

— Лучше позволь мне разбить яйцо и уничтожить дракона, пока он еще мал, — сказал Сулинин, поднимая единственной здоровой, но все еще сильной рукой тот увесистый камень, который выронил прежде.

— Ни за что! Ты и так уже предал мать этого малыша! Ты убил ее! И я не позволю поступить так с невинным детенышем!

— Разве ты не слышал моей истории? Любой дракон, вырастая, становится ненасытным, и никто не сможет выжить с ним рядом…

— Это ты допустил, чтобы ее развратили! А в доброй и справедливой стране она будет служить только добру.

Дольгаль прижал яйцо к груди, нежно его баюкая и нашептывая какие-то успокоительные слова, словно уговаривая детеныша подождать и не проклевываться. А потом, прежде чем бывший Драконий Смотритель успел встать на ноги, сильф взлетел высоко над землей, бережно сжимая в руках драконье яйцо.