Мартин Гринберг - Дорога Короля

А потому для Джиллета было даже хорошо, что Кельвин не сразу обратил на него внимание, а продолжал изучать какие-то документы, прикрывая листы своей огромной ручищей. Возможно, впрочем, что таким образом он просто хотел выказать свое презрение к столь жалкому визитеру, но Джиллет, все же получив определенную передышку, успел покрепче стиснуть свой амулет, вспомнить советы алхимика и взять себя в руки.

Наконец Кельвин кончил читать — или притворяться, что читает, — мрачно глянул на Джиллета и без всяких предисловий спросил:

— Что у тебя за дело к моей жене?

Раньше, заслышав подобный вопрос, Джиллет тут же повернул бы назад. Жена? Значит, вдова Гюшетт вышла замуж за Кельвина Дивестулату? Но голова у Джиллета работала плохо, одурманенная верой в силу волшебного амулета и бесконечно повторяемым заклинанием насчет родства с Ривом Справедливым, и это придало ему смелости. Кроме того, Джиллет и помыслить не мог, что кто-то другой успел его опередить! Вы спросите, почему? Да потому, что, с его точки зрения, подобное разочарование просто не могло постигнуть человека, который благодаря честно раздобытым деньгам и собственной смелости завоевал право называть себя родственником Рива Справедливого! Иначе это было бы форменное издевательство как над справедливостью, так и над алхимией.

— Господин мой, — вежливо начал Джиллет, ибо, вооружившись добродетелью и волшебным амулетом, мог позволить себе быть вежливым, — видишь ли, дело-то у меня к вдове Гюшетт, а не к тебе. Если же она и впрямь стала твоей супругой, так пусть сама мне об этом и скажет. Позволь мне, впрочем, честно признаться: я никак не пойму, зачем тебе, господин мой, понадобилось унижаться и врать, будто вдова за тебя замуж вышла? Ведь без благословения священника ни один брак не считается действительным, а благословения такого нельзя получить, пока в церкви не огласят имена жениха и невесты. Но вы-то ничего этого не сделали!

Тут Джиллет умолк, чтобы перевести дыхание и поздравить себя с тем, что амулет действует прекрасно: подобной смелости он от себя просто не ожидал!

На самом деле он и не заметил, что его храбрые речи взбесили Кельвина: глаза его сузились, огромные ручищи сжались в кулаки. Но Джиллета опасность более не страшила, и он смело улыбнулся Дивестулате, грозно поднявшемуся, чтобы дать наглецу должный ответ.

— Она стала моей женой, — медленно и четко произнес Кельвин Убивец, — потому что я так захотел. Иных разрешений или благословений мне не требуется.

Джиллет, немного растерявшись, захлопал было глазами, но быстро взял себя в руки и спросил:

— Я правильно понял тебя, господин мой? Ты называешь ее своей женой, признавая, что вы с нею не повенчаны?

Кельвин тяжелым, изучающим взглядом посмотрел на непрошеного гостя и ничего не ответил.

— Раз так, это дело подсудное, господин мой! — Видимо, Джиллет и сам толком не слышал собственных слов. Во всяком случае, он, не замечая, насколько его слова неприятны Кельвину, рот закрывать и не думал. Все его внимание было сосредоточено на том, чтобы вести себя в соответствии с советами алхимика. Получая огромное удовольствие от собственной смелости, он прикидывал лишь, как долго сумеет продержаться, прежде чем ему придется упомянуть о своем знаменитом «родственнике». — Таинство брака ведь и существует для того, чтобы защищать женщину от тех, кто сильнее, чтобы ничто не могло против воли связать ее ни с одним мужчиной! — Сие замечательное высказывание, разумеется, принадлежало отнюдь не самому Джиллету. Примерно так говорил во время воскресной проповеди местный священник. — Так что если ты, господин мой, не сочетался законным браком с вдовой Гюшетт, то я могу сделать из этого лишь один вывод: она сама не захотела взять тебя в мужья. А значит… — У Джиллета даже голова закружилась от собственной дерзости. — Значит… ты, господин мой, ей никакой не муж, а просто гнусный обольститель! И я очень тебе советую: позволь мне все же переговорить с этой женщиной.

Выпалив все это одним духом, Джиллет даже поклонился Кельвину — но не из вежливости, а, скорее, от тайного восхищения самим собой. Ведь Дивестулата был единственным зрителем на устроенном Джиллетом спектакле, вот Джиллет подобно актеру, который знает, что хорошо сыграл свою роль, с удовольствием и поклонился «зрительской аудитории». Возможно, впрочем, что вчерашний хмель все же не до конца еще выветрился у него из головы.

Разумеется, Кельвин его поведение воспринимал совсем по-другому. Лицо его по-прежнему ничего не выражало, разве что глаза сумрачно блеснули, когда он уставился на Джиллета и промолвил:

— Ты, кажется, упомянул местных судей? — В голосе его, впрочем, не чувствовалось ни малейшего испуга. Напротив, он говорил как человек, который принял некое решение и снимает с себя ответственность за то, что произойдет в дальнейшем. Взяв со стола маленький колокольчик, он позвонил в него и сказал: — Хорошо, ты поговоришь с моей женой.

Появился уже знакомый Джиллету слуга, и Дивестулата сказал ему:

— Передай моей жене, что сейчас мы к ней зайдем.

А Джиллет в душе уже праздновал победу. Да, это, конечно же, была победа! Даже такой человек, как Кельвин Дивестулата, не смог противиться его амулету! А ведь он еще ни разу не упомянул о Риве Справедливом! Нечего и сомневаться — в отношениях с вдовой ему тоже обеспечен успех, ибо она неизбежно падет под воздействием чар волшебного амулета. Ну а Кельвин сам уберется с дороги — ведь ему грозит обращение в суд. Вот все и получится так, как он, Джиллет, мечтал! А потому он, счастливо улыбаясь хозяину дома, не оказал ни малейшего сопротивления, когда тот стиснул его плечо.

Надо сказать, это было большой ошибкой со стороны Джиллета. Хватка у Дивестулаты была поистине страшной, и, почувствовав, как хрустнули его кости под пальцами Убивца, Джиллет улыбаться перестал и побледнел как мел, хотя и сам был малым крепким, привычным к тяжелому труду. Лишь гордость и удивление не позволили ему тут же громко запротестовать против подобного обращения.

А Кельвин, не говоря ни слова и не торопясь, протащил Джиллета по коридору в гостиную, где он велел своей «жене» всегда принимать посетителей.

В отличие от кабинета Кельвина гостиная вдовы была ярко освещена — причем не лампами и не свечами, а солнцем. Возможно, из-за любви к солнцу, а может быть, специально ради того, чтобы ее сразу можно было как следует разглядеть, она уселась прямо против окна, на самом свету. И сразу стало заметно, что она по-прежнему носит вдовье платье, хоть и стала «женой» Дивестулаты; что впалые щеки ее покрывает нездоровая бледность, глаза ввалились, а под ними черные круги. И она явно вздрогнула, стоило Кельвину Дивестулате на нее глянуть.