Ольга Золотухина - Танцующая на углях

- Ты опять думаешь о ерунде! Я не из другого мира! Я из этого! Я с тобой! И я хочу, - злые искорки в его глазах промелькнули и тут же погасли, - я хочу, чтобы ты забыла о том, что нас разъединило, - я усмехнулась, и он приложил палец к моим губам, укоризненно качая головой. Потом сам отошёл от меня, опустил голову, точно о чём-то задумался и внезапно обернулся ко мне и громко расхохотался. Негодяй! Никому ещё не позволено так играть с богиней!.. А с другой стороны... Я откинула голову назад и тоже расхохоталась от души... с другой стороны, ему, кажется, когда-то было дозволено всё. Точнее, в тот день, когда я его полюбила...

Ночная тишина наполнилась запахом акаций...

- Тише ты! Не закрывай мне обзор крыльями! Мне не видно, я говорю!

- А што мне шделать? - тем же тоном зашипел в ответ Сфинкс, свешивая голову вниз, вперившись в глаза Романа. - Ты, как жаядлый шадишт, прикажешь мне их отштричь?

- Учти, ты сам это предложил, - совершенно серьёзно ответил таксист, и полулев, сопровождаемый фосфорическим светом горящих Марселлиных глаз, поспешил занять стратегическую позицию у него под ногами, правда, встал немного левее, чтобы не мешать Роману идти. Тот в темноте самодовольно хмыкнул и шагнул к дверям небольшого глиняного домика, надёжно скрытого в тени орошаемого шадуфами сада. И вправду, если бы не нюх Сфинкса и чутьё Марселлы, находившей любимую хозяйку практически везде, они бы никогда не наткнулись на это жилище возлюбленного Эстелы. Только вот уж очень тихо тут. Не промахнулись бы они помещением. А вдруг их и нет здесь вовсе? Например, решили прогуляться по ночному селению? Роману это казалось почему-то вполне вероятным, поэтому он проявлял излишнее беспокойство, пока не решаясь попытаться попасть внутрь и только прислушиваясь.

- И щего ты жтёшь? - возмущённо зашипел на него Сфинкс, когда они просто так простояли без дела возле двери минут десять, а то и больше. - Того, што она шама тепе дверь откроет?!

Не успел Роман возмутиться, как дверь резко распахнулась, обдав их сквозняком, и на пороге показалась... я. Правда, когда я их увидела, они изобразили архитектурный ансамбль "ой, а мы и не знали!", причём участвовали в этом все, даже моя любимая Марселла. Я сдвинула брови и, уперевшись рукой в дверной косяк, спокойно поинтересовалась, какого шакала они здесь забыли.

- А... ну, мы это... Мы же это... Того... Дуэль! - маловразумительно выдал Роман.

- Та! - гордо вякнул снизу Сфинкс. - Мы того!

- Я вижу, - мрачно подтвердила я их самостоятельный диагноз. - Больше не хочу. Ни видеть, ни... - я усмехнулась, - ни "того" тоже не хочу. Creah! - и захлопнула дверь, с трудом сдержав себя от резких движений в их сторону, пока правда чего не того не сделала...

- Идиот, - выдохнул Роман, поспешно отступая от порога и горящими глазами зыркнул на полульва: - И ты тоже! Как я мог тебя послушать! Не иначе как солнечный удар схлопотал статуэткой по затылку!

- А прищём тут я, сопственно? Я тебя толкал на это непогоуготное тело?

- Вот я ей и передам, что ты о её теле думаешь, - мстительно прищурился таксист и из вредности подхватил Марселлу на руки. Та не выказала совершенно никакого неудовольствия, наоборот, повозившись немного, устроилась как следует и закрыла глаза, недвусмысленно намекая на дальнейшие действия. Роману её поведение показалось сейчас на редкость правильным, а посему он ещё раз (мысленно, чтобы не терять авторитет хотя бы вслух) назвал себя тем, кем себе и представлялся в настоящее время, и решил последовать примеру кошки, повернув в сторону каравана. Сфинкс обиженно вскинул подбородок, демонстративно повернувшись к ним спиной. Уговаривать его никто не собирался, а одному мёрзнуть в египетской ночи было как-то скучно, поэтому он поспешил развернуться вслед уходившим, и...

Стёкла из окон вылетели окончательно. По крайней мере, так показалось на первый весьма поверхностный взгляд. А другого бы просто не получилось по той простой причине, что присутствовавшим поблизости очень явственно показалось, что маленький домик взорвало напрочь. Яркий свет полыхнул в разные стороны рваными языками пламени, которые, впрочем, практически тут же исчезли, растворившись в бархате ночи. И в тот самый момент, когда всё это произошло, наши герои банально попадали на землю, дабы спасти хотя бы самое дорогое, что у них было, - себя. Поэтому точно того, что произошло и что именно полыхнуло, не мог бы назвать ни один из них. Разве что всем троим резко стало так плохо, что свои ощущения они могли описать довольно красочно... Роман как раз этим и занялся, когда крыша несчастного домишки выгнулась наружу, дрогнула пару раз, а потом и вовсе раскрылась как диковинный цветок, сильно напомнив им раскуроченную землю кладбища перед тем, как они попали в этот мир. Из образовавшегося пролома вырвался наружу яркий свет едкого зеленоватого оттенка, в котором, словно в тумане, возник тот, кого Сфинкс называл "Шхотепапб". Повинуясь малейшему волнению световых лучей, трепыхались его тончайшие многослойные одежды, а в руке его полыхал камнями в довершении тонкий золотисто-зеленоватый посох.

- Это что? - почему-то писклявым голосом поинтересовался Сфинкс и поспешил прокашляться.

- Вот и случилось! - словно бы в ответ захохотал Схотепабр, восхищённо озирая собственные руки, и вдруг резко вскинул вверх посох, не менее любовно воззрившись на него: - Я стал сильным, как боги! Теперь я сам бог! Я бог!

- Ну и что так орать о своей болезни? - прокряхтел Роман; он с трудом опёрся на руки и почти тут же взвыл от боли в локтевом суставе. Кажется, вывих.

- Я теперь величайший! Я теперь смогу сделать всё, что только в силах высших, ибо я сам отныне принадлежу к Небесным! Берегись, Осирис! Ты счёл меня глупцом, когда я попал в твоё мёртвое царство! Но теперь-то я смогу доказать тебе, как ты был не прав! - он захохотал, потрясая прозрачными в свете сияния руками, сжал их в кулаки и медленно опустил глаза куда-то себе под ноги: - Милая моя! Моя любовь, спасибо тебе за этот дар, спасибо! Я ещё вернусь за тобой, я приду, чтобы забрать тебя, моя слабость, моя сила, моя жизнь! Я вернусь! И тогда ты сама станешь новой Исидой! Сама! - он снова разразился счастливым хохотом и осыпался серебристым порошком прямо в воздухе, в ярком сиянии. Марево это задрожало, и вкрапления, ненадолго возникшие в чёрном бархате ночи, погасли, исчезнув, казалось, вместе с остальными звуками. Так, по крайней мере, первоначально показалось тем, кто ещё оставался в пределах досягаемости домика. А потом эта давящая тишина точно треснула по швам, разбавляясь звуком женских рыданий. Плакала богиня. Та, кто с этого дня стала обыкновенным смертным существом. Та, кто слишком ото всех отличалась, и за это заплатила сполна, даже слишком дорого...