Павел Буркин - Сила Мира

Тетрик отчаянно пытается остановить, сломать собственное заклятие, но методы, которым его обучил Палач Левдаст, не работают. Магия косит и косит людей, усеивая площадь трупами, скармливая Владыке Лиангхару новые и новые души. Ох, и долго Он не получал таких жертв! Убивая людей, зажившее собственной жизнью заклятие жадно пьет Силу, рожденную муками и смертью, поддерживает само себя и распространяется во все стороны, как степной пожар.

Отец Сиагрий осознает, что сейчас произойдет, за миг до того, как его настигает смерть. Разевает рот в диком вопле, в котором уже не остается ничего человеческого, оборвав неоконченное заклятие. Это крик не боли, а дикого, ни с чем не сравнимого ужаса. Визжат и отступившиеся от Исмины жрицы, но визг тут же обрывается, а сами они замертво падают на доски эшафота. Валятся палачи и стражники — Госпожа Смерть уравнивает всех. Хоть они и не приняли Единого сердцем, но обряд принятия в лоно новой веры уже совершен, богиня не может их защитить, даже возникни у нее такое намерение…

Потом заклятие обрывается. Тетрик пошатнулася и упал бы, если б не оперся об одну из опор эшафота. Он с ужасом смотрит на дело своих рук: площадь завалена окоченевшими трупами. Весь полк, который привел отец Сиагрий, судьи и те, кто успел сменить веру, вповалку лежат на Судебной площади. Те, кому повезло остаться в живых, в ужасе разбегаются, так и не поняв, что им, не отступившимся, ничего не грозило.

Ночь застигает их в брошенном доме на окраине. Горит, разведенный прямо на земляном полу, костер. А Неккара, враз постаревшая и осунувшаяся, смотрит на того, кто еще недавно был учеником Храма, и не может понять одного: что она скажет Налини, Амелии, Полю Бретиньи — всем, кто знал прежнего Тетрика? Что он предал? А куда смотрела она, как считали многие в Храме, та, кто лечит не только и не столько тела, сколько души? Которую Верховная жрица назначила предводительницей отряда. Знала бы, что сразу после того, как освободится от судилища, станет судить освободителя — предпочла бы смерть на эшафоте, да хоть на костре…

— Что скажешь, Тетрик? — кусая губы, спрашивает старшая жрица.

— Я не служу Лиангхару, — отвечает юноша. Объясняться трудно, но надо — нельзя, чтобы они и дальше блуждали в потемках. Особенно Аэлла, от которой будущее Мира зависит не меньше, чем от него самого. А она глядит исподлобья — совсем как те, на площади. Убеждай таких, не убеждай… Но не попытаться нельзя.

— А Исмине? — спрашивает целительница.

— Я… не знаю, — сперва Тетрик хочет честно сказать «не служу», но благая богиня как раз и не считает его отрезанным ломтем. — Но Сила, которая вызвала все это — она не из нашего Мира…

— Не из нашего, но вызвали ее слуги Лиангхара, — хмыкает Сати. Тетрику кажется, что возмущение ее немного наигранное, но присматриваться внимательнее он не стал. Хватает и других забот. — Как трогательно… Раб Лиангхара Тетрик! — точно плюнув в лицо, произносит пуладжийка. — Не слушайте его, он пытается заговорить нам зубы и обмануть.

— Если б не он, гореть бы всем на костре, — напоминает Крейтон. Стараниями целительницы Воитель уже может ходить, но пока слабость дает о себе знать. — Выслушать его — наш долг.

Сати замолкает, закусив губу.

— Они не вызвали Силу, убивающую магию, — продолжает Тетрик. — А только открыли ей дорогу в наш мир. Теперь она грозит одинаково всем — и Исмине, и Лиангхару.

— А ты откуда узнал? — спрашивает Неккара. Она отчаянно пытается найти оправдание Тетрику, но напрасно. Жизнь уже тридцать три года учит, что оправдать можно все… кроме предательства.

И все же что-то мешает произнести окончательный приговор. Кажется, они упускают из виду самое важное. Настолько важное, что могло бы перевернуть всю картину. Может, стоит к нему приглядеться?..

— Ты по доброй воле стал служить Владыке?

— Нет… То есть я вообще ему не служу! — отвечает юноша. — Но могу использовать магию любой Системы. Я человек-Ключ… Вернее, смогу, если со мной будет вторая половина Ключа. По-видимому, это Аэлла, — произносит он и осекается, не зная, как объяснить, чтобы ему поверили.

— Я кое-что начинаю понимать, — нарушает молчание Аэлла. — Еще летом я заметила, что он ко мне, скажем так, неравнодушен. Я объяснила эрхавенским языком, что вместе у нас ничего не получится. А он, видимо, затаил на меня злобу. Уж поверьте, от любви до ненависти — даже не шаг, а полшага. Не знаю, как он смог смыться из госпиталя — наверняка воспользовался доверием жрецов и сбежал. И решил «отомстить» — начал учиться магии Владыки, — Аэлла зло сплевывает.

— Зачем же я тогда вас освобождал? — спрашивает Тетрик неожиданно зло. — Хотел бы отомстить, досмотрел бы спектакль до конца.

— Месть чужими руками не пьянит, а сразу вызывает похмелье, так считает наш народ, — усмехается Сати. Усмешка вышла кривой и зловещей — как у кханнамской кобры, если бы та умела улыбаться. — По-моему, все ясно. Мерзкий предатель неопровержимо доказал, что виновен. Крей, поступи с ним, как подобает мужчине.

Повисла недобрая тишина.

— Стой, Крей! — спокойно произносит Неккара. — Ты что, подчиняешься нашей Сати?

— Нек! — возмущенно восклицает девушка. — Он же предал всех!

— Но он, и никто иной, вытащил тебя с плахи, Сати! — отвечает целительница. — А ты спешишь, не разобравшись, что к чему…

— Неккара, он предал не нас, а Храм! — пуладжийка почти кричит.

— Сомневаюсь…

— Когда удостоверишься, будет поздно.

Сати неумолима. «Откуда в ней столько ненависти? — думает целительница. — Вроде никогда не враждовали, и вдруг…» Сама Неккара никакой ненависти к Тетрику не испытывает — только жалость и удивление. От него она такого ожидала меньше всего. Может, у Крейтона и Аэллы ума побольше? Все-таки не дети, обоим за тридцать…

— Кто еще так думает?

— Я, — ответил Крейтон.

— Я, — чуть поколебавшись, повторяет Аэлла.

— Видишь, Тетрик, против тебя все, — негромко подводит итог целительница. — И формально они правы: по закону мы обязаны покарать предателя.

— И надо покарать! — взвивается Сати.

— Помолчи, — не повышая тона, но так, что Сати прикусила язык, приказывает Неккара. — Хоть мы и обязаны это сделать, не думаю, что нужно немедленно приводить приговор в исполнение. Поэтому уходи. В Храме теперь тебе не место, но в остальном ты свободен. Уходи и делай, что хочешь, но предупреждаю: не пытайся нам мешать. Если мы еще раз встретимся, то встретимся, как враги. Понял? И не пытайся заговаривать нам зубы. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит.

Последние слова она произносит точь-в-точь как Верховный жрец Аргишти, он же верховный судья Империи, когда оглашает приговор.