Павел Буркин - Сила Мира

Над некоторыми изображениями я чуть не рассмеялся, еле-еле сдержал неуместную ухмылку: например, легенда о том, как царевич, рожденный Ритхи от смертного мужчины, сватался к принцессе. Там было состязание: кто сможет выстрелить из хранившегося в Храме священного лука богини, тот принцессу и получит. Никто этот лук не мог не то, что натянуть, даже поднять. А сын Ритхи и царя Калидаса, сам полубог — смог. С этого его похождения и начались. Дальше была, вроде бы, война с враждебным родом, глава которого похитил жену, и сын Ритхи бодро спасал ее из рук злодея на протяжении всего эпоса. Очень поучительная история для тех, кто имеет глупость жениться на принцессах…

Зал Богини, где находится идол и вершится основное действо, существенно меньше. Туда допускаются лишь жрецы, но массивные резные врата открыты, все самое важное я видел. Идол тоже деревянный — удивительно, где нашли дерево таких размеров, даже несколько деревьев. Их подбор изумляет простотой и в то же время продуманностью: неведомые мастера ухитрились довольно точно воспроизвести цвета, не прибегая ни к чему, кроме разных сортов древесины и разным способам обработки. Огромный, как бы распластавший крылья в полете, дракон (но все-таки поменьше настоящих — тех, кого мои спутники успели повидать в Экторне) действительно красный. Кажется, бьется на ветру, подобно знамени, край черной с голубыми узорами талхи Ритхи, под которой угадывается обманчиво-хрупкая, но исполненная скрытой силы фигурка с высокой грудью и тонкой талией.

В Аркоте-то ее изображают черной и с обнажденной грудью и с ожерельем из черепов на шее, многорукой, с мечом в одной руке, трезубцем в другой, кривым жертвенным ножом в третьей, и высунутым окровавленным языком. Но кто из местных там бывал? Здешняя Ритхи куда более целомудренная и не такая кровожадная. Все-таки Север. Ее перехватывает искусно вырезанный пояс, неотличимый от золотого, темные, как южная ночь, распущенные волосы как будто развеваются на ветру. Наверное, если бы не шум толпы селян, я бы мог услышать, как игриво звенят и скользят браслеты на тонкой смуглой руке… Точнее, вспомнить, как звенели они на руке Амме.

Только одна деталь идола, на мой взгляд, удалась не до конца: не смотрится в тонкой девичьей руке огромный, достойный осадной баллисты, лук, поднятый над головой… Но на то она и богиня, чтобы делать, что не под силу людям.

Прихожане одеты празднично, кто-то щеголяет в обновах. В этом году взяться заезжим купцам неоткуда, и потому рынка нет. Точнее, есть жалкое его подобие внутри кольца укреплений — несколько торговцев, разложивших свой товар на плетеных циновках, брошенных прямо на снег. Как я заметил, продавцы и сами не надеются сбыть товар — просто блюдут традицию. А сколько еще таких, прежде зажиточных сел, в один год сделало нищими мое заклятие?

Обряд начинается, когда ночь окончательно вступает в права, и только перемигиваются в выстуженном небе бесконечно далекие звезды. Жрецы поют священные гимны, где каждая строфа заканчивалась на: «Славься же Ритхи, вечно прекрасная Лучница». И эту строку раз за разом, все более распаляясь, поют прихожане. Вначале почти лениво, а потом все более и более страстно, уверенно, грозно. Звуки гимнов бьются о своды, как море о скалы — сначало как море в штиль, потом — как штормовое. Все это похоже на всеобщее помешательство.

Хорошо хоть, поют на ствангарском языке — сами понимая, о чем поют. В общине ксандефианцев, а отчасти и в Эрхавенском Великом Храме, менять язык не сочли возможным, там все гимны-молитвы исполняются на староаркотском, и вот тут уже получается всякая чушь. Так оно и бывает, когда не знаешь, о чем поешь. Ну, например, была там фраза: «Ритхия каэ тала ал греддхэ», что переводится как: «Ритхи, мощью своей славная». А ксандефианцы, не зная перевода, пели: «Ритхия хаэта ланэ греддэ», то есть: «Ритхи, прожорливая, как обезьяна». Я не стал им тогда объяснять, уж слишком забавно это смотрелось.

Впрочем, разве мало дури у нас, озианцев? Мы-то ее не замечаем, привыкли, а вот Владыка…

Поспешно переключаю мысли на другое. Одно дело — поиздеваться над верующими в других Богов (не над Ними самими — они-то отнюдь не глупы и не смешны!), и совсем другое — смотреть как бы со стороны на свою веру тоже. Но пока я разглядываю Храм и думаю обо всем этом, ритуал заканчивается. Течет кровь жертвенного животного на алтарь богини — и Храм взрывается исступленными криками:

— Ритхи, оборони!

— Благослови, Лучница!

— Исполни приговор судьбы!

А мы с ней, оказывается, коллеги — я тоже исполняю приговоры судьбы. Только вот у озианцев судьба — это и есть воля Владыки, а здесь она — нечто, довлеющее и над Богами.

Приходит черед местных. Богине подносят жертвенные хлебцы. В Аркоте жрецы Ритхи потребовали бы обязательно кровавых жертв, но здесь у крестьян слишком мало скота, а который есть, слишком нужен на полях. Жрецы пошли на уступку, и жертвенный скот заменили хлебом. В нынешних условиях и это серьезная жертва. Урожай ведь, почитай, погиб весь. Пока поселок выживает за счет прежних запасов, но я не я буду, если весной весь Васт не станет голодать…

— А теперь приглашаю на совместную трапезу, — произносит жрец, когда обряд завершен.

Совместная трапеза — тоже пришедший из Аркота ритуал. Там он означает, что все почитатели Богини перед Ее лицом равны, и пока длятся Девять Ночей, никто никого не «оскверняет». Здесь, конечно, это просто дань традиции и — одна из последних ниточек, связывающая здешний Храм с далекой южной прародиной.

Сплошным потоком верующие выходят из Храма и направляются к здоровенной избе напротив. Сперва мне кажется, что это дом старосты или даже усадьба местного помещика, но, оказывается, трапезная. Внутренний зал заставлен огромными, массивными столами. На них уже стоит небогатая, но вкусная снедь, приготовленная женами и дочерьми молящихся. Они, оказывается, тоже могут здесь пировать наравне с мужьями… Странно — в Аркоте «равенство» не заходит настолько далеко.

Когда съедено угощение, пиршество и не думает кончаться. Насытились пищей телесной, пора подумать и о духовной.

Как и в храме, начало положил жрец.

— Праздник невозможен без песни, танца, занимательного рассказа. Кто желает потешить общество?

Как ни странно, вперед двинулась Аэлла.

— Что давно не танцевала? — спрашиваю ехидно.

— Ага. Последний раз — в Ствангаре…

Хм, а ведь она права. Это таким, как я, известность ни к чему: того же Натана безопаснее было зарезать руками Атталики. А вот тем, кто хоть раз в жизни попробовал отравы под названием «сцена», хочется выступать снова и снова. В том числе и перед Богами…

Сначала я думал, что Аэ порадует нас еще одной страничкой из жизни богини-Лучницы, или хотя бы вспомнит что-нибудь об Исмине. Но нет — оказывается, она и сейчас считает себя ствангаркой.