В Бирюк - Обязалово

Выведенная с сыновьями на торг, бывшая вирничиха начала громко и обидно разговаривать. Получила кнутом по лицу, сынок кинулся её защищать, укусил купца за руку. Обоих раздели, привязали к столбу и спустили шкуру. Показательно — на глазах у торгового люда и других рабов. Жестокость новгородских работорговцев на «Святой Руси» вошла в поговорку.

Изредка коллеги-попаданцы, стремясь продемонстрировать свой реализм, упоминают о необходимости уничтожения детей, чья вина состоит в том, что они родились не у тех родителей. Упоминают, но как-то… вскользь. Смею заверить, уже из личных наблюдений, что кровь десятилетнего мальчишки, брызжущая из-под кнута во время торговой казни, ничем не отличается от крови его матери в такой же ситуации.

Крепкая связь, единство весьма проявляющиеся в семьях, в родовых кланах на «Святой Руси» требовали, в случае конфликта, их полного истребления. Достаточно было одному дурню встать мне поперёк дороги, и быть за это наказанным, как весь его клан оказывался мне враждебным. Не только родители-дети, но и братья всевозможных степеней родства, племянники, внуки, зятья, девери, тести и свёкры… Сказано же в Библии: «истреблю по четвёртое колено». На Святой Руси, из-за относительной самостоятельности женщин, в перечень истребляемых приходилось вносить жён, сестёр, матерей, снох, золовок, своячениц… И их отпрысков: при здешней демографии — «истребляемые» — в большинстве своём — дети.

На Святой Руси есть два основных метода истребления семейств: резня и продажа в рабство в чужедальние края. Первый — исконно-посконный, изначальный, славянский. Второй — более поздний, христианский, святорусский. Оба способа для меня неприемлемы. Не по человеколюбию и милосердию — чего нет, того нет. А по жадности моей: враги мои часто были людьми неглупыми, здоровыми, ярыми. Терять такую-то кровь, по суждению моему — Святую Русь грабить. Посему пришлось мне иные способы придумывать.

Что глядишь, красавица? Одного твоего деда я зарезал, другого — живьём сжёг. А ты — слова мои записываешь, постель мою греешь. И это тебе в радость. А злобы — за пращуров своих отомстить — в тебе нет. А ты сама — есть. Делал бы по старине, как с дедов-прадедов заведено — ты бы и не родилась, света белого — во век не увидела. Вот и прикинь — чего лучше.

Другой «хвостик» подобрался сам собой. Ну, почти сам. Только надо было самому заблаговременно чуть подумать, Николаю пару слов сказать, да подойти к Акиму, когда он после обеда довольный лежит.

На третий день нашего пребывания на Гостимиловом подворье заходит ко мне в избу мужичок Рябиновский. Я его с прошлого года «удодом» звать начал. Сам у порога мнётся, шапку в руках крутит.

Я весь в делах — грамотки из Макухиного архива конспектирую. «Знание — сила». Особенно о делах разбойных. Архив, ясное дело, Спирьке останется, но мне покопаться интересно.

— Дозволь… э-э-э… боярич… просьбишку… ну… просить.

Сказочная русская формулировка: «не вели казнить — вели слово молвить» — из московских времён, здесь пока не додумались.

— Говори. И не жуй.

Ага, так он меня и послушал. Экает, бекает, мекает… разве что — не кукарекает. Смысл простой: разрешите остаться в Елно торговым представителем Рябиновской вотчины.

Тю! А с чего я неделю назад велел Николаю к этому мужичку присмотреться, да к торговому делу приспособить, да с Акимом его судьбу обговорил? Как приказчик он… грамотный и, вроде, не вор. А особое его достоинство в том, что Гостимилова жёнка, теперь уже вдова, на его «песни коростелёвые» — муркает.

— Лады. На постой станешь здесь. Вдове оплатишь мужской работой. Ей без мужа нынче тяжко. Товары выдаст Николай. Он же расскажет чего купить надо. С Акимом я договорюсь. Вещи свои собери да с вдовой сговорись.

— Да я…! Да мы…! Мы уже… Сей момент! Спаси тя бог…! По гроб жизни…!

И задом, кланяясь, комкая шапку, спотыкаясь об порожек… Хорошо людям добро делать…

Так хорошо, что не в сказке сказать, ни матом сформулировать. Говорят, «ни одно доброе дело не остаётся безнаказанным». Какая ж казнь меня за это ждёт? Может, мне быстренько «правом первой ночи» благодеяние своё подпортить? Она-то прошлый раз сама пришла… Э-эх, грамотки эти… дочитать надо.

Торг не вытанцовывается, даже полотно наше не берут. Николай каждый день к вечеру — чёрный. Злится, слюной брызжет.

Почему покупателей нет — понятно. Десну в прошлый год сильно пограбили. Пока народ не поднимется — берут только необходимое. А вот наше серебро — утекает. Сёдел 15 штук… Под будущую дружину… Понятно, что по дешёвке, но сумма…

Одну лодейку загрузили купленным в Елно, мужички потащили её назад, в Рябиновку. Оставили «удода» с поручениями да наставлениями. Сами погрузились на телеги, и пошли на север к Дорогобужу. Там — Днепр, там будем лодейку искать и сплавляться к стольному граду.

Вот был бы я чуть умнее — пришли бы сюда раньше, по водополью. Тогда с Десны можно было бы в Ужу перебраться — речка такая в этой местности есть. Тут-то до неё вёрст 10 по ложбинам да болотинам. А по Уже можно скатиться прямо в Днепр.

Факеншит! Да что ж здесь всё так коряво! Дали бы мне эту землю — я бы две канавы прокопал. Здесь же не лайнеры с танкерами ходят! А для плоскодонок выкопать по суглинкам, да пескам, да болотцам… Не скалы же гранитные! И ходили бы купцы без заморочек, без перегрузов и переупаковок — хоть в Днепр, хоть в Десну, хоть в Оку…

Не дадут. А и дадут — так отберут. «Священное право частной собственности»… — ждём Французскую Революцию. Это — во Франции. А здесь… «Россия, твою маман!». Ну и нафиг.

Идти сотню с лишком вёрст возами… Но сперва — нанять.

«Человек к хорошему быстро привыкает» — международная мудрость. Я, пока в вотчине сижу — быстро отвыкаю от «Святой Руси». Привыкаю к хорошему. Теперь — приходиться назад отвыкать. Нанять возчиков…

Торг начинается с тройной цены. Усаживаются на корточках вдоль стены, бороды выставляют и ждут. А вдруг наниматель — дурень и согласится? Или — путешественнику печёт, а мы и подождать можем. Или — у чужака терпение кончится. Причём все нормальную цену знают. Но не соглашаются — а вдруг…

Был бы у меня Николай свободен — я бы на него скинул. Но он с «удодом» на торгу крутиться. Там такие же «хитрецы» сидят. «Авдруги». Мне это всё… У меня прогресс стоит! Мне ещё до паровоза с дирижоплем — как до луны лесом! А они день-деньской муму тянут…

Позвал Акима, думал — сотник славный стрелков храбрых… А мужичкам — пофиг. Только что тон — слащавее, да придыхание — глубже. А так-то прежнее: эта… ну… оно конечно… однако же… ежели сильно надобно… или к примеру…

Аким сперва — по-хорошему, потом — горлом. Потом… но у него руки больные. Так-то бы в сердцах… А эти только посмеиваются. И держатся аккуратно — не прицепиться. А в сенях каждую ночь «удод» с вдовой… Как с цепи сорвавши… А я тут, блин… Ну что мне, боярскому сыну, с дрючком на наглых возчиков в атаку ходить?! Надо чего-нибудь эдакого… уелбантурить. Или я не эксперт по сложным системам?!