В Бирюк - Обязалово

— Господине! Ну ты вооще! Вот так просто?! Ну, блин! И откуда ж у тебя такая ума палата?

— Оттуда. А ты хлебало на меня разевать надумал. Иди.

Не во все же эпохи у женщин были щипчики или мастера по работе с твердеющим воском. А такая приспособа — всегда под рукой. И мера боли легко дозируется — пару волосиков прихватил или пучок.

Как обычно в походе — первый день самый тяжёлый и суматошный. Мужики быстренько заваливаются спать, а я, продремав день, изображаю Деда Мороза — «дозором обходит владенья свои».

Ещё в темноте — подъём, ещё до восхода — лодку на воду. Смурные, невыспавшиеся, с больными спинами и поясницами гребцы мрачно наблюдают, как я меняю вязку девке.

Из разной скобянки, понаделанной Прокуем как образцы для продажи, достаю наручники и застёгиваю на её запястьях спереди. Кто-то из рябиновских начинает, было, учить как надо правильно. И замолкает, наткнувшись на взгляд Якова.

Теперь отводим скованные запястья к её затылку и застёгиваем обруч-ошейник, прихватывая им к шее коротенькую цепочку между браслетами.

Яков осторожно проверяет на палец плотность крепления. Хмыкает при виде гравировки на ошейнике — «рябинино».

— Поглядим.

Только глядеть досталось мне: у Варвары начался жар. Пришлось прополоскать портянки и мокрыми накладывать ей на лоб, на шею, в паховые области.

А чего я, собственно, суечусь? «Чем лечим — тем и калечим» — лечебная народная мудрость. И — наоборот. Девку снова засовывают в мешок. Она слабенько вырывается, скулит, в глазах — совершенно животный ужас. Как у утопляемого котёнка. «Она как рыбка без воды свой бедный ротик разевала»… Воды — для «бедного ротика» — сейчас будет много.

— Ну-ну, девочка, дядя тебя просто искупает, макнёт и вынет.

Яков опускает мешок за борт и смотрит на меня. Секунд через пять мешок за бортом начинает сильно дёргаться. Ещё через 15 — прекращает. Ещё через 10 — Яков вытаскивает на борт.

Из развязанной горловины появляется некрасиво перекошенное лицо рыдающей девки.

— Ну-ну. Испугалась, глупышка? Я же сказал — макнут и вынут. Я тебя топить никому не дам.

Я поглаживаю её по опухшему лицу, по исцарапанной коже лысой головы. Вдруг она прижимается к моей руке губами, начинает быстро-быстро целовать, бормоча:

— Не надо… не надо больше, пожалуйста… ради Христа… смилуйтесь… родненькие, хорошенькие, миленькие… не надо…

И заливается слезами. Горячие слёзы среди холодной речной воды хорошо различимы. Наконец, всхлипывая, затихает.

Вот и славненько — вытекающая кровь очищает раны тела, свободно льющиеся слёзы — раны души. А мокрый мешок — создаёт жаропонижающий компресс по всему телу.

К вечеру нашёл старый драный мешок, пробил в швах дырки для головы и рук, надел. На голову ей замотал, вместо платка, кусок разодранной мешковины. Народ старательно комментировал мои кутюрьёвые способности:

— Батя мой раз на огороде такое же пугало поставил.

— И чего?

— Чего… Вороны с перепугу и урожай за прошлый год вернули.

Остряки. Неудобная и некрасивая одежда — стандартный способ подавления психики. Для женщин — вообще особо действенен. А для бывшей боярской дочери и бывшей монастырской послушницы, привычной к удобной, чистой, довольно статусной одежде — чрезвычайно.

Главное: в таком виде она к своим подружкам в городе — не побежит. А и встретится случайно — перейдёт на другую сторону улицы.

Она от меня не отходит. Даже «в кустики» — только со мною. А уж когда один из мужиков её мимоходом за попку ущипнул… Чуть я встал — скулит и плачет. Опять я себе… «прикрасу на шею» надыбал.

Интересно, они с её бывшей холопкой похожи как сёстры. Может, сёстры и есть. Выдавать замуж беременных наложниц — стиль жизни и на «Святой Руси», и в Императорской России. Что у Немата родиться? Единокровные брат с сестрой…

От девушки никогда не знаешь чего ждать: то ли мальчика, то ли девочку.

К вечеру третьего дня пришли в Смоленск. Аким… вятшесть демонстрирует. Понятно же — соваться вечером в город, где нас не ждут — глупость. Причём — опасная.

— Да чего думать-то? Я етом городе стока лет…! Меня тута каждая собака знает…! Да я в любой дом тока стукну…! Это ты тут никто, а я — Аким Рябина! Итить вашу ять!

Фольк снова прав: ночная швартовка — «геморрой» в полный профиль.

Я уже говорил: приезжий, чужак — всегда цель для местного криминала. Больше всего в русских городах приезжих — на пристанях. Поэтому нижние приречные районы русских городов — «подолы» — превращаются в городскую клоаку, накопители отбросов городского общества. Сначала человек работает, к примеру, грузчиком, потом — перебивается случайными заработками, потом — случайными кражами или обманами пришлых. Потом… тать, разбойник, нищий, попрошайка. Некоторые с этого начинают. Кубло.

И тут мы… такие… тёпленькие. Куда становиться — не знаем. Чего кому платить — не ведаем. Где как ночевать, где костёр разжечь, где дров взять…

Встали к какой-то пристани. Только привязались, только начали по сторонам ночлег искать, подходят четверо. Оружные, но… разнообразно. Старшой, с мечом и в шишаке сразу в наглую:

— Кто такие? Почему без спроса? А ну, отваливайте!

Аким сперва гонором:

— Я! Аким Рябина! Сотник смоленских стрелков!

— Рябина? Не слыхали такого. У стрелков сотником — Цукан Щавеля. Брешешь ты, дядя. За брехню надо бы взять тебя — да к тысяцкому на двор. Ну да ладно — заплати и проваливай.

Аким как-то… растерялся.

— Скока ж, служивые, хочите? Чтоб с причалом и без беспокойства?

Тут Николай влез:

— Так тебя ж Репа звать. Репа Вонючка. Тебя ж в прошлом годе за татьбу на торгу плетью били! Чтобы татя, да в пристаньскую стражу… Чего, ребятки, надумали с дурней проезжих серебрушек состричь?

Опа! Тема знакомая. И по Демократической России, и по Остапу — сыну «турецкоподданого». Поэтому и реакция моя — чуть быстрее:

— Сброю к бою. Чимахай вразуми доярок.

Просто Чимахай уже на пристани стоит, как раз топоры свои из узла достаёт, чтобы за пояс убрать. Но — тормозит:

— Эта… А бабы-то где? Ну… доярки-то?

— А вот стоят. Хоть и не бабы, а тоже доить надумали. Нас. Эй, дояры! Пояса, брони — долой. Кто побежит… Сухан, сулицы взять.

И остальные мои — уже все с точёным и обнажённым в руках.

«На берегу доярка доила корову. А в реке всё отражалось наоборот».

Получилось как отражалось. Ушли молодчики не солоно хлебавши. Как здесь говорят: «пошёл по шерсть, а пришёл стриженным».