Андрей Павлухин - Апофеоз синего будильника

Желудок Везучей включил режим подсоса, кишки играли марш. Вдали раздался истошный крик, напоминающий высказывание новорожденным своего недовольства по поводу отличия окружающей среды от пятизвёздочного отеля по системе всё включено и отсутствия кондиционера. В воздухе повис запах свежеиспечённого хлеба, с издёвкой уносимого прочь кладбищенским ветром. Везучая помчалась рысью навстречу возможному счастью.

Спустя мгновенье взору Везучей предстала кричащая неопознанная субстанция, неумело наполнявшая воздух нецензурной бранью. «Это Чужой», — осенило Везучую. «Лапы прочь от советской власти, иноземцы проклятые, — с горящими патриотизмом глазами прокричала Везучая, — ну, вот он враг и дело наше правое». В груди, щемя сердце патриотическим мотивом, торжественно играл гимн СССР. Вспоминая лихую молодость, как грудью на амбразуру не сложившаяся овчарка ринулась на мерзкого пришельца. Она с размаху вонзила во врага родины свои редкие гнилые зубы. Незнакомая молодая плоть легко поддалась, отражаясь во рту незнакомым ароматом ORBIT WINTER FRESH. Внезапно добыча зачерствела, но Везучая решила держаться насмерть. Однако, почуяв запах уксусной эссенции, она капитулировала и, скуля, рванулась прочь. Этот запах воскресил в памяти воспоминания о сексуальных домогательствах первого хозяина, пережитые в ранние годы жизни.

Везучая, заливаясь слезами от нахлынувших воспоминаний, неслась по ночной дороге.

Сзади показался Запорожец-кабриолет. Послышались знакомые голоса.

Везучая свернула в лес, укрываясь от погони, а может быть, просто уходя в партизаны.

Директор хлебозавода № 13 имени XIII партсъезда КПСС был панком. В миру его звали Федотом Елистратовичем Лимоновым. Нигилистические и маргинальные наклонности проявились у него еще в раннем детстве, когда маленький Федот медитативно трогал руками какашки. При этом он не делал различия между собственными и инородными (зачастую — собачьими) фекалиями. Познание юного натуралиста не знало границ. Довольно быстро он научился ряду полезных вещей: правильно забивать косяки, бить гопников намотанными на кулаки цепями, ставить ирокез при помощи хозяйственного мыла. Около года он играл на бас-гитаре в местной панк-группе «Суждение олигофрена». Ребята давали концерты в районе и даже выпустили свой альбом — тиражом в пятьдесят экземпляров. Время шло, парень вырос и был вынужден поступить в институт. Оттуда его пять раз пробовали выгнать — с переменным успехом. Дважды он уходил в академический отпуск. И, наконец, получив диплом, распределился на родной хлебозавод, довольно быстро сделал карьеру. От мастера-пекаря до директора предприятия.

Но в душе он по-прежнему был панком Федотом, грязным последователем Кобэйна. Внешне респектабельный гражданин Лимонов управлял производственным процессом, договаривался с торговыми сетями о поставках хлебобулок, путешествовал по цехам, проверяя качество теста. Существовал также иной Федот — завсегдатай квартирных концертов, подвалов и помоек, носитель вонючих носков, шипованых «гриндерсов», кожаной куртки-косухи и прочих атрибутов нелегкой панковской культуры.

По воскресеньям Федот устраивал акции сожжения. Закупал в райцентре партию пиратской аудиопродукции попсового содержания и вдохновенно погружал в пламя справедливости. Действо разворачивалось во дворе директорского дома, отличалось зрелищностью и диким накалом страстей. Федот разводил на гранитных плитах костер и по очереди скармливал Красному Петуху признанные общественностью интеллектуальные шедевры «Руки вверх!», Алсу, Филиппа Киркорова и ДеЦла, Надежды Бабкиной и прочих миксеров-фасовщиков народного опиума. Подтягивались малочисленные, закаленные в уличных боях братья по разуму, приносили ненавистные кассеты и диски, приобщаясь к обряду очищения. Мир светлел, и жизнь становилась легче.

Постепенно к рациону Красного Петуха прибавлялись новые ингредиенты: постеры, дешевые глянцевые журнальчики, афиши, сорванные с городских стен и заборов. Кто-то приносил водку, пиво, ганджу, круг посвященных расширялся, обряд посещали сатанисты, кислотники, порой заглядывали на огонек заезжие «свядомыя» барды, говорили о Белостоке и дерьмовой жизни.

Однажды среди собравшихся Федот приметил странного типа. Он был схож с умывальником невероятно древней конструкции, и если бы Федот читал в детстве сказки, а не баловался с какашками, то знал бы, что перед ним — Мойдодыр. Как занесло блюстителя чистоты в мерзкое панковское общество одному Будде известно, но он там был. Факт есть факт, как говаривал товарищ Берия. Федот не особо удивился внешности собеседника. Будучи под кайфом, он проникся идеей родства с изнанкой вселенной и осознал, что его вновь обретенный друг — гость из параллельного слоя реальности. А, осознав, ощутил непреодолимое желание подарить Мойдодыру старую пишущую машинку и тем самым предоставить ему уникальную возможность воздействовать на незрелые обывательские умы — посредством отпечатанных и распространенных листовок.

Осень сменяла весну, а лето иногда колосилось зимой.

Крестьяне сажали яровые, косили кукурузу.

На хлебозаводе зрели ростки чуждых форм жизни…

Федот испытывал острое, хроническое раздвоение личности. Директор Лимонов не подозревал о своем втором «я», панк Федот не догадывался о хлебобулочной ипостаси и никак не мог взять в толк, откуда берутся деньги на пиво. Лимонов чувствовал, что кроме него в доме живет еще некто. Этот некто занимал комнату на втором этаже, с отдельным входом и открытой летней террасой. Дверь, ведущая в лимоновский сектор, была надежно заколочена. Федот думал, что комнату он снимает, но за какие средства — вот вопрос. Панк не работал, принципиально бунтуя против системы. Хозяина он никогда не видел. Таинственные потусторонние силы, как уже говорилось выше, снабжали его презренным металлом, едой и информацией, содержащейся в виде записок на листках, выдранных из ежедневника. Похоже, владелец имения — человек серьезный, деловой, решил Федот.

Очередная записка гласила: «Заплатить за газ».

Федот не пользовался газом. В его комнате стояла электрическая плитка, на которой он грел воду для «роллтонов» и жарил яичницу на чугунной, замызганной кетчупом сковороде. Несмотря на это, предписания владельца требовалось соблюдать.

Он нехотя натянул драные черные джинсы с увесистой цепью на поясе, черную же байку со знаком анархии, недельной давности носки и любимые «гриндерсы». Пошел в банк и заплатил по счетам (деньги, как всегда, лежали в тумбочке, которую Федот окрестил Вратами).

На обратном пути он приобрел с десяток попсовых дисков и один коробок спичек. К обряду следовало готовиться заранее.