Роберт Сильверберг - Песни умирающей земли. Составители Джордж Р. Р. Мартин и Гарднер Дозуа

Когда я наконец-то вернулся к НФ в середине 1980-х, не только как читатель, но и как писатель, трудившийся над первым научно-фантастическим романом под названием «Гиперион», в мои цели входило отдать должное старой и новой фантастике, от космооперы до киберпанка, но больше всего я хотел признаться в любви к НФ и фэнтези, выражая свое почтение творчеству Джека Вэнса. Заметьте, что я и не пытался подражать его стилю; имитация уникального вэнсовского языка представляется мне в той же степени невозможной, как и воспроизведение дара его друга Пола Андерсона, или моего друга Харлана Эллисона, или любого истинного мастера стиля, будь он родом из наших краев или из большой литературы.

Читая прозу Джека Вэнса сегодня, я словно возвращаюсь на сорок восемь лет назад, к звукам и запахам Чикаго, проникающим сквозь окно на третьем этаже дома, расположенного на Килдаре-авеню, и вспоминаю, каково это — по-настоящему безоглядно, целиком и полностью погружаться в мир, созданный воображением истинного волшебника.

У солнца выдался славный день.

Взошло оно масляно-золотым, словно сделанным из яичного желтка. Голубой утренний воздух был прозрачен как вода. Мир казался свежим и обновленным — таким он, вероятно, представлялся людям в прежние эпохи.

Мужчина в шапке из лягушачьей кожи (его назвали Тибальтом) наблюдал за восходом посвежевшего солнца. Встав лицом к западу, он навел астролябию на крохотную звезду. Наложил на тимпан «паука», оторвал взгляд от пальца и пробормотал себе под нос несколько цифр.

Внимание Тибальта привлекла перемена света за его спиной. Он обернулся: нет, это было не облако и не пролетевшая птица, а что-то покрупнее.

Что-то такое, ради чего некоторые отправляются в опасные многолетние странствия к самым дальним уголкам этой некогда зелено-голубой планеты — дабы увидеть и запечатлеть. Момент настал — только взгляни наверх.

Круглое пятно — с видимым диаметром, как у большого медяка в вытянутой руке, — вползло на лик утреннего светила и теперь двигалось по нему.

Тибальт смотрел, как планета Венера прикоснулась к свету, озарилась им — и свет мгновенно вобрал ее в себя. Итак, это правда: на Венере все еще есть атмосфера, хотя планета неимоверно приблизилась к Солнцу (некогда между ними существовала планета Меркурий, но ее Солнце поглотило давным-давно). Эту самую Венеру когда-то покрывали плотные облака; теперь атмосфера планеты казалась чистой и гулкой, хотя солнечные лучи, без сомнения, немилосердно опаляли поверхность.

Тибальт пожалел о том, что не захватил смотровое стекло, — оно осталось в башне. Впрочем, он слыхал истории о людях, которые, глядя прямо на светило сквозь такие стекла, слепли навсегда или оказывались поражены блеском на долгие годы; потому он уперся спиной в стену и стал краешком глаза наблюдать за прохождением Венеры, пока большое пятно не пересекло солнечный лик и не исчезло, превратившись в еще одну яркую световую точку по ту сторону от Солнца.

Он нашел шапку из лягушачьей кожи много лет назад, когда обследовал некие развалины в поисках книг. Кожа была тонкой и бумажистой, и немудрено — лягушек не застали ни старейший из живущих, ни даже его дедушка. А значит, шапку сшили в старину, когда можно было свежевать лягушек; когда, не исключено, по небу еще плыла луна.

Впервые надев шапку, он обнаружил, что та ему впору. Древность подала его эпохе еще один знак. С того дня его нареченное имя, Тибальт, было забыто, и его стали звать «человеком в шапке из лягушачьей кожи».

Этим утром он рыбачил там, где из пещеры в скале вырывался бурный поток. У него имелись тонкая ивовая удочка и леска в шесть конских волос толщиной. На ее конце крепился изящный крючок, хитроумно покрытый перьями и мехом, чтобы напоминать насекомое. Он ловил рыбу, вез ее в город и там обменивал на комнату в трактире (и приличную пищу). Тибальт направлялся в Восторград, где должен был пройти Фестиваль грязи, приуроченный к началу сезона дождей, — в этом году они задержались на целый месяц (само собой, из-за сильных солнечных флуктуаций).

Рыбы в ручье, вытекающем из пещеры, были, конечно, безглазые, но в пищу годились. Выход таких рыб из темноты свидетельствовал о том, насколько тусклым стал обычный солнечный свет.

Искусственная мушка упала на воду около камня. Тибальт несколько раз дернул леску, чтобы избавиться от ряби.

Громадная слепая рыбина с громким всплеском заглотила мушку и ушла на дно. Используя гибкость удочки, Тибальт бросил рыбе вызов. В один миг безглазое создание оказалось на берегу и забило хвостом. Тибальт положил добычу в мокрый холщовый мешок к трем пойманным ранее рыбам и решил, что для обмена их теперь более чем достаточно.

Он намотал леску на удочку, нацепил мушку на удилище. Закинул тяжелый мешок за плечо и побрел в Восторград.

Фестиваль был в самом разгаре. Люди в праздничных нарядах танцевали под музыку множества инструментов или стояли, покачиваясь из стороны в сторону.

На тех, кто проникся празднеством по-настоящему, не было ничего, кроме набедренных повязок и корки грязи — или одной только грязи; они возвращались с мокрого спуска на холме и из грязевой ямы под ним.

Тибальт воодушевился при виде примитивной системы водоводов, не дававшей спуску высохнуть. Возможно, дух Рогола Домедонфорса все-таки не исчез за долгие эры времени. Не все было отдано на откуп магии в эту последнюю эпоху. Под колдовскими трясинами еще теплилась тяга к науке и знаниям.

— КИ-ЙИ-ЙИ! — завопил кто-то на вершине мокрого спуска — и скользнул вниз по волнистой траектории, с каждой секундой ускоряясь и коричневея; вылетев пулей с конца спуска, человек в великом возбуждении и с выразительным шумом приземлился в яму, полную грязи.

По наблюдающей толпе прокатилось вежливое рукоплескание.

Тибальт уже обменял добрую часть улова (кроме одной рыбы — ее он оставил себе на ужин) на комнату в трактире. Сперва хозяин, седобородый толстячок, заявил:

— Мест нет, как и повсюду в городе.

Но стоило Тибальту выложить на стол содержимое мешка, как глаза трактирщика округлились.

— Прекрасный улов, — сказал он, — да и запасы на исходе, толпа уже неделю жрет все, что недостаточно быстро движется…

Толстячок потер подбородок.

— Есть комната служанки; сама она может отправиться домой и переночевать с сестрами. Этой рыбы хватит на… На сколько? Пусть будет две ночи. Договорились?

Они соединили руки, как в спортивной борьбе.