Александр Копылов - Аддский отпуск

- Какие будут предложения? - спокойно спросил Лори. Замечательно, у личного состава паника не обнаружена, как однажды высказался некий известный генерал.

- Как твой шеф, поручаю тебе разработать план нашего спасения и осуществить его имеющимися средствами, - важно сказал я. Те придурки, запихнувшие нас сюда, и не подозревали, что если дать моему напарнику побыть в спокойной обстановке некоторое время, то он горы свернет, что тут говорить об одной жалкой каменной клетке.

- Твои начальственные замашки день ото дня становятся лишь возмутительней, - хмыкнул Лори. - Обращаю твое внимание, что мы сейчас находимся в комнате, больше смахивающей на тюрьму...

- Ну надо же, а я и не заметил, - "удивился" я.

- Ну так вот, - продолжил Лори, - в таких местах нет ни начальников, ни подчиненных. Пред решеткой все равны.

- Ошибаешься, - не согласился я. - Равенством здесь и не пахнет. Ведь всегда есть те, кто по ту сторону решетки, и те, кто по эту. И все они находятся не в одинаковом положении.

- Но поскольку мы с тобой сейчас глядим на эту решетку одинаково, то твои жалкие возражения теряют всяческий смысл.

- Ты так и будешь болтать или станешь, наконец, действовать? - буркнул я. - Я не хочу провести здесь остаток своей жизни, выслушивая всякий бред о равноправии.

- Уверяю тебя, у меня тоже существуют определенные планы на этот остаток. И в них не входят ни пребывание в тесных казематах, ни участие в подозрительных опытах, которые сулили нам те милые стражники. Ладно, придется тебя спасать, - вздохнул Лори. - В который уже раз. Настанет ли когда-нибудь этому конец?

Для начала он пнул стену, - и я не удивился: это самое первое, что приходит ему в голову в любой ситуации.

Ноль эффекта.

- Про-очная, - протянул мой напарник. - Ну что же, пора расшатать моральные устои этой темницы, - и он замер.

- Ничего! Глухо! - вдруг с ужасом воскликнул Лори. - Почему ничего не получается? Почему?! - Он резко отшатнулся.

Я забеспокоился и попытался сам разобраться. Потянулся к знакомым дерганым нитям... и с размаху угодил в пустоту. В панике я забарахтался, потянулся мысленно - неважно куда, лишь бы выбраться из страшной, неживой пустоты... и получил такой жесткий удар по многострадальным мозгам, что по сравнению с ним недавний тычок под ребра показался невинной лаской.

Очнулся я, сидя на полу, упираясь руками в холодные, влажные плиты, жадно глотая затхлый воздух. Лоб весь покрылся испариной. Что только что было? Где волшебство и иже с ним? В первый раз у меня ничего не получилось, да еще рассудку основательно досталось. Я, пошатываясь, встал на ноги.

- Неужели я потерял способности к магии? - испугался Лори.

- Только если со мной за компанию, - хриплым голосом ответил я. - Думаю, тут что-то другое.

- Очевидно, наша каменная клетка как-то блокирует напрочь все волшебство! - раздосадовано сказал Лори.

- Я ничего не говорил, ты сам догадался. - Я медленно встал, вытер руки о штанины. - Охранники вовсе не такие уж болваны, какими мы их считали. Теперь понятно, почему нас не побоялись оставить тут одних.

- Но совершенно непонятен их страх перед этой комнатой, - резонно заметил Лори. - Ну, подумаешь, нельзя здесь колдовать. Неприятно, конечно, но ничего страшного тут нет. Выберемся - опять принемся за былое.

- Ты сначала выберись отсюда, - буркнул я. - Придется нам еще подзадержаться, в этих-то шикарных палатах.

- Не хотелось бы, - добавил мой напарник. - Вроде как намечаются всякие непотребства или нечто в том же духе. Я решительно отказываюсь принимать в них участие в роли подопытного кролика, мне такое неинтересно.

И тут я подметил одну неприятную вещь: Лори бахвалился как обычно, но в голосе его проскальзывали неуверенные нотки. Мне это здорово не понравилось. В какие бы переделки мы с ним ни попадали раньше, мой напарник никогда не терял присутствия духа и, волей-неволей, я тоже заражался его неистребимым оптимизмом, что помогало стойко переносить все неурядицы. Что же такого могло произойти, что Лори потерял уверенность в себе и своих силах? Сидение в этом каменном мешке уже внушало не только отвращение, но и некую долю страха.

Тут я вдруг осознал, что почему-то не могу стоять: ноги вдруг наотрез оказались меня держать. И это в такое тяжелое время, когда пригодилась бы любая, даже малейшая поддержка. Пришлось вновь усаживаться на холодный, казалось, до самых костей пробирающий ледяными иглами пол. Я недоверчиво потрогал его ладонью. Почудилось. Пол как пол, в меру прохладный и противный.

Едкие клочки страха пропадали, растворялись в мрачном тумане. Сумрак ласкал нежными прикосновениями мягких щупалец, ненавязчиво, но уверенно убаюкивая; ленивые мысли закручивались в клубки и плотными мячиками падали вниз, исчезая на лету... Тело наполнялось рыхлой, воздушной ватой с тяжестью металла, застывало, костенело... Минуты текли и текли, сочились сквозь щели, падали раскаленными каплями на тяжелую, одурманенную голову...

Я, сделав над собой усилие, встряхнулся. Да что же это такое?! Стоит ненадолго успокоиться, и уже мерещится всякое.

Чтобы хоть как-то отвлечься, я стал рассматривать стены. Вернее, безуспешно попытался. Не знаю, сколько времени прошло с момента нашего здесь заточения, но глазам бы полагалось уже привыкнуть к темноте. Но зрение не только не обострилось, но даже наоборот, ухудшилось. Единственное, что я теперь видел - это бледное пятно на одной из стен - призрачное, недосягаемое окошко, - да неясный, размытый силуэт моего напарника, как и я сидящего на полу, уткнувшегося в колени и закрывшегося руками, подавленного и неподвижного.

А потом я перестал различать даже его, смазанное белое пятно также растворилось в темноте, оставив меня один на один с неизвестностью. В довершение всех бед пропали даже те редкие звуки, что возможны в этой неуютной темнице, - словно уши надежно залепили воском. Влажный, спертый воздух будто бы весь исчез, - обоняние тоже подвело. Окончательно растеряв последние остатки сил, я не мог пошевелить даже пальцем. Я чувствовал себя бесчувственной колодой и не мог точно сказать, где я и что со мной: сижу ли, стою, или меня опять куда-то тащат. Я цеплялся за редкие мысли, вялотекущие где-то в мозгу, как утопающий за соломинку, - только это еще не давало окончательно кануть в безвестность.

Я потерял всякое ощущение верха и низа, казалось, будто я плыл в мягкой, равнодушной черноте. Это была абсолютная темнота. Она подавляла своей необъятностью. Что ей было за дело до случайных песчинок, угодивших к ней в ненасытное нутро.

Где-то в глубине сознания прорезались тихие голоса, становившиеся все громче и громче. Я осознавал всю странность этих голосов, понимал, что им неоткуда взяться, но оставался недвижимым и равнодушным.