Елизавета Дворецкая - Лесная невеста

– Горденя! – вдруг ахнула Дивина таким страшным голосом, будто увидела что-то непоправимое. – Дура я, дура! – Выпустив ручку корзины, она прижала оба сжатых кулака ко лбу. – Ой, как же я раньше не поняла! Ее же ловить надо! У меня из памяти вон, и никто не скажет!

– Что – не скажет? Ты о чем? – не понял Зимобор.

– Ее, тварь эту белую, что Горденю покусала, живой надо взять! Пропади она пропадом, но ведь Горденя! Ноги же! Правда, еще не поздно. Может, она ночью опять придет! – с надеждой воскликнула Дивина, и все прочие посмотрели на нее как на сумасшедшую. Они-то надеялись, что белая тварь не придет больше никогда.

– Ничего не понимаю, – честно сказал Зимобор.

– Ведь Горденя же! – втолковывала ему Дивина. – И Зорница с Чистеней! Они же не встанут без этого!

Окинув взглядом изумленные лица, Дивина с усилием взяла себя в руки и объяснила по порядку:

– Если кого оборотень ранит, то не поможет ему никакое коренье, никакое зелье, а только кровь того самого оборотня! Иначе ему никак не вылечиться. Белая свинья Горденю покусала, теперь лечить его можно только кровью белой свиньи! Ее крови надо! Иначе Горденя всю жизнь так и пролежит!

Дивина хмурилась, в глазах ее светились яростная решимость и отчаяние, как будто она видела перед собой целое вражеское войско, но намерена была сражаться до конца. Зимобор смотрел на нее, забыв даже про волхид: ни в одной девушке, считая и сестру Избрану, он не видел такого сильного и пылкого воинского духа, как в дочери простой зелейницы из глухого лесного городишки. Родись она мужчиной, из нее бы вышел воевода.

– Или… Если матушка ничего не придумает… Я тогда к Деду пойду, – сказала она.

Обе подруги охнули, старуха покачала головой. Зимобор хотел спросить, далеко ли живет этот загадочный дед, но посмотрел на изменившиеся лица девушек и сообразил: этот дед – не из такой родни, к которой ходят в гости по доброй воле.

Весь день Дивина ходила сумрачная и неразговорчивая, обдумывая поимку белой свиньи. Наступившей ночью уже никто не сторожил поля. Третьим утром Елага, в третий раз обрызгав поля наговоренной водой, наконец-то срезала залом и положила его в ступицу сломанного колеса. Помогали ей только Дивина и Крепениха, мать Гордени, мудрая и надежная женщина. Сейчас глаза у нее были красные и выглядела она осунувшейся. Старшего ее сына перенесли домой, и она день и ночь сидела возле него. От боли он почти не спал, ничего не ел и так изменился, что все, кто его видел, ужасались. Все соседи почти не сомневались, что жить ему осталось недолго.

Уложив залом на колесо, Елага подожгла его и нараспев заговорила, держа руки ладонями к пламени:

– Залом, залом, взвейся над огнем, рассыпься пеплом по земле, не делай вреда никому! Огонь очищает, беду прогоняет!

– Еще опахать бы поле, да и город заодно! – заметила Крепениха, когда пепел от сожженного залома был собран и высыпан в реку.

– Хорошо бы, да сейчас не время! – Елага покачала головой. – На заре перед Купалой – вот тогда польза будет самая большая. Это вы уж без меня. Справитесь?

Елага собиралась на Дивью гору, священную гору, куда на солнцеворот зимой и на Купалу летом собирались волхвы и чародеи западных кривичей. Ей еще на днях следовало пуститься в путь, но она задержалась из-за залома. Но больше медлить было нельзя, и в тот же день зелейница ушла. Проводив ее до Выдреницы, Дивина вернулась. Теперь трое раненых, не считая Доморада, остались у нее на руках.

– Старый залом срезали, наверняка сегодня ночью придут новый делать, – сказала она Зимобору. – Я Канючиху попросила с парнями посидеть, поможет тебе, если что.

– А ты куда собралась? – Зимобор поднял брови. Время было не для гулянья.

– Пойду поле сторожить.

– Сторожили уже. Может, хватит? Тебя-то кто перевязывать будет, бабка Канючиха?

– Ну, меня так просто не возьмешь, я ведь не на осиновый кол полагаюсь.

– Может, у них в запасе есть чудо еще похлеще той свиньи!

– Ну, хоть узнаю, что это за тварь. У меня теперь Волотова голова [26]есть.

– Где же взяла? – Зимобор удивился.

– У Деда попросила. Сестры принесли.

Зимобор не стал спрашивать, что это за сестры, но они, видимо, не числились в жителях ни Радогоща, ни соседних поселений.

– Ну, тогда и я пойду. Вон, – он кивнул на рогатину, которую успел как следует наточить, – не Волотова голова, но свинье не понравится, хоть она будет белая, хоть сивая в яблоках.

– А не боишься? – Дивина с усмешкой наклонила голову.

– Боюсь, а что делать? – Зимобор пожал плечами. – Ты же все равно пойдешь, а я, если тебя одну отпущу, от страха тут вообще о… Короче, плохо мне будет.

– С белой свиньей и Горденя не справился, – напомнила Дивина.

– А я справился с Горденей, – в свою очередь напомнил Зимобор.

Дивина посмотрела на его пояс, где многозначительно блестели серебряные бляшки. Она наморщила лоб, будто что-то вспоминая, потом протянула руку и нерешительно коснулась пальцами жесткого ремня.

– Значит, наконечник и пряжку в младшей дружине отроки получают, – пробормотала она, словно пересказывала полузабытый сон. – Кмети получают бляшки на сам пояс… А ложный хвостовик носят…

Она вопросительно посмотрела на Зимобора, словно просила напомнить.

– В нашей дружине – начиная с десятника, – подсказал Зимобор. – И сколько бляшек на хвостовике, значит, столько и битв.

– А еще сколько битв – некоторые на рукояти боевого топора отмечают, что ли?

– У полотеских княжеских был такой обычай, – с некоторым удивлением подтвердил Зимобор. – Откуда знаешь? От полюдья?

– Не знаю. Как будто в детстве знала, и так хорошо знала, как свое, а потом… Да откуда вроде? – Дивина пожала плечами, сама себе удивляясь.

– А вообще многие свою добычу на себе носят. Гривны, обручья, перстни… – Зимобор по привычке посмотрел на свою руку. – Больше серебра – больше чести. Понимаешь?

– Понимаю. Не понимаю только, откуда я-то все это знаю? У нас тут последняя война случалась, слава чурам, двадцать лет назад, нет, больше, когда смолянский воевода Гневогость сюда приходил. Старики рассказывают. Меня-то еще на свете не было!

Зимобор промолчал. Он прекрасно помнил Гневогостя и его рассказы о тогдашней войне, но говорить об этом Дивине не стоило.

– Ой, не надо бы тебе с нашими волхидами связываться! – Дивина смотрела на него с сомнением. – Ты у нас человек чужой, пришел – ушел…

– Чужой, потому и не привык с детства «соседей» бояться. Совесть меня мучит, – вдруг признался он. – Я из дома ушел, потому что боялся, что беда будет, а теперь хуже того боюсь: как там без меня? От своих сбежал, так хоть вашим помогу, все на душе легче.

– Ну ладно! – Дивина решительно встала. – Раз такой смелый, пойдем со мной свинью ловить. Повезет, сделаешь потом себе новую бляшку. Со свиньей!