Елизавета Дворецкая - Лесная невеста. Проклятие Дивины

Промерзшее дерево больше дымило, чем горело, еловая хвоя трещала и выбрасывала искры, но все же берег осветился. Стала видна опушка леса и русло ручья, по которому на них и набросились угряне. Вдоль по ручью весь снег был глубоко перепахан сотнями ног и копыт. Туда же нападавшие и отступили. Правда, не все. На месте битвы осталось около двух десятков тел, из них половина – живые. И раненые, и мертвые пострадали даже не столько от оружия, сколько от давки на ненадежном льду. Переломов, вывихов, ушибов, свернутых шей и проломленных голов было больше, чем колотых, резаных и рубленых ран. Какой-то из обезумевших коней ударил Жиляту копытом по голове, и теперь под обоими глазами у того наливалось по здоровому синяку. Кудрявый чуб, видневшийся из-под кое-как наложенной второпях повязки, промок от крови из рассеченного лба.

Зимобор прошел вдоль разгруженного обоза. Теперь, когда суета немного улеглась и все опомнились, важнее всего было выяснить, сколько уцелело и каким количеством людей он может располагать.

– Ранослав! – вдруг вспомнив, заорал он во все горло. – Ранок! Эй, Поляйка, ваш воевода-то жив?

– Жив я! – Кто-то замахал от саней.

Подойдя ближе, Зимобор не столько узнал, сколько угадал в сидящем Ранослава – тот вытянул ушибленную ногу и прикладывал пригоршни снега к глазу.

– Сколько у тебя людей? – набросился на него Зимобор. – Вяз червленый те в ухо, что молчишь?

– Людей… – Ранослав морщился, с трудом соображая. – Два десятника отзываются, третий… не знаю. Говорят, по пять-шесть человек насчитали, и еще те… ну, Зелениных трое или четверо тут… Извини, княже, по голове меня приложили, не соображаю я что-то…

– Хоть десятника возьми потолковее, пусть людей посчитает и мне быстро скажет! – велел Зимобор. Он понимал, что Ранославу тоже нелегко пришлось, но им теперь некогда было причитать над ушибами. – И пусть сразу скажет, сколько народу может на ночь в дозоры дать. Нам сейчас до утра бы дожить, а там видно будет.

– Сейчас… – пробормотал Ранослав, морщась и пытаясь еще что-то вспомнить. – Да! – Он взмахнул рукой, когда Зимобор уже пошел прочь, словно хотел ухватить его за кожух. – Девка…

– Что? – Зимобор обернулся.

– Нету ее. То ли зашибли, а скорее – увезли.

– Девка? А! – Зимобор тоже не сразу сообразил, что речь идет об Игрельке. – Увезли? Вяз червленый те в ухо! – Он свистнул. – Умыкнули твою невесту, Ранок! Ну, уж сам виноват! Беречь надо было, а мне не до того!

– Да мне самому не до того! – с досадой ответил Ранослав. – Я, вишь, твое добро берег, обоз оборонял, у меня же тут самые меха, не дерьмо какое-нибудь! Нет бы, спасибо сказал, а он еще ругается!

– Да не ругаюсь я! – Зимобор наклонился и хлопнул его по плечу. – Ну, пропала, и хрен с ней! Другую подберем, еще красивее! Главное, десятника мне пришли поскорей.

Он вернулся к своей дружине, и тут ему навстречу выбежал Желанич.

– Княже! – Кметь замахал рукой. – Ты погляди, чего Коньша с Братилой откопали!

Кмети расступились, пропуская его к саням. На санях лежало тело. Зимобор сначала испугался, что еще кто-то из своих убит, и тут огненный отблеск от ближнего костра осветил кольчугу.

Шлем восточной работы, с тонкой гравировкой, заметной даже в свете факела, поблескивал рядом. Зимобор подошел ближе и наклонился. На санях лежал мужчина, молодой, безбородый, с черными волосами и непривычными, неславянскими чертами лица. Скорее его можно было принять за араба, и доспехи восточной работы на нем казались вполне уместными. Это был тот самый предводитель дружины, напавшей на обоз, вот только непонятно, каким образом араб оказался во главе тех, кого принимали за угрян.

– Это еще что за… вяз червленый? – озадаченно спросил Зимобор и дернул самого себя за ухо. – Убит?

– Не! – Коньша мотнул головой. – Дышит. Видно, оглушили.

– Точно, я видел, – доложил Витим. – Это Прибыток отличился. Как подпрыгнул, как вдарил ему топором по жбану сверху – тот и скопытился. Он с коня упал, а на него еще наступил кто-то.

– Коньша и наступил! – крикнул Жилята. – Ты его знаешь, княже, ему бы только ногами топтать что ни попадя!

– А как бы я его еще нашел? – огрызнулся Коньша. – Только и нашел, что на кольчуге поскользнулся. А то его уже снегом закидали, там и остался бы лежать, к утру замерз бы. Так мы бы и остались без всего.

– Без чего?

– Ну, а так нам и слава, и добыча! – Коньша приосанился. – Это же сам их князь. Раз мы с Прибытком его завалили, то мне кольчуга, а ему шлем. Шлем-то он пробил топором, теперь кузнеца надо…

– Это Прибыток его завалил, не примазывайся! – опять закричал Жилята.

– Он завалил, а я нашел!

– Тьфу, как дети, кто гриб первым увидел! – Судимер сплюнул кровь из разбитой челюсти. – Коньша, ты в дозоре постоять не хочешь, если много сил осталось?

– Да ну, какой это князь? – усомнился Зимобор, тем временем разглядывая пленника. – Доспехи-то хорошие, но ты ему в морду смотрел? Посмотри! Бохмит чистый, как тот Хаким, помнишь, в Селиборле жил? Одно лицо, только помоложе. Как он вообще сюда попал?

– А что… – начал Коньша. – Ты на меня, княже, посмотри. Я сам мордой чисто хазарин, однако же кривич я и тебе служу! Так и он – мог же угренский князь бохмита в дружину нанять?

– Мог-то мог… – Зимобору не верилось. – Только не слышал я что-то, чтобы бохмиты к нам нанимались!

– Может, полоняник какой?

– В шлеме и кольчуге?

– Ну, бывший… Или робич сын.

– Ладно! – Зимобор, которого превратности судьбы неведомого бохмита сейчас занимали мало, махнул рукой. – Доспех с него снимите и укройте чем-нибудь. Очухается – поговорим. Если по-нашему понимает.

Перевести дух удалось еще не скоро. Сначала Зимобор собрал-таки всех уцелевших воевод, назначил главного в дружине взамен убитого Корочуна, пересчитал всех здоровых, раненых и погибших. Убитых, в том числе просто зашибленных в свалке, оказалось почти два десятка. Еще с полсотни было так или иначе ранено. Из трех десятков Красовита в наличии было шестнадцать человек, и их Зимобор пока распределил по десяткам Достояна и Судимера. Сам Красовит вместе с остальными людьми исчез. Зимобор надеялся, что утром они еще объявятся, – очень не хотелось думать, что все убиты. Избавиться совсем от Секачова сына было бы, честно говоря, не так уж плохо, но Зимобор почти против воли жалел об этом замкнутом, упрямом, недружелюбном, но по-своему честном и надежном человеке. И взбрело ему в голову преследовать угрян! Как ребенка обманули, вяз червленый ему в ухо!

Игрелька действительно исчезла. Кмети Ранослава обшарили весь снег на месте битвы, но девушки не нашли, ни живой, ни мертвой. Кто-то видел, как угряне увозили ее прочь, перекинув через седло: девчонка орала и дрыгала ногами. Ее исчезновение было досадно, особенно для Ранослава, но Зимобор был бы очень рад, если бы дочь покойного Оклады оказалась его самой большой потерей в этой битве. Вот остаться разом без двух воевод из пяти – это гораздо хуже.