Елизавета Дворецкая - Лесная невеста. Проклятие Дивины

– Но ты ведь победил в поединке моего брата.

– Мы оба считали себя непобедимыми, но я победил, потому что гораздо больше хотел победить. Он на самом деле не хотел воевать с тобой. А я не хотел убивать его и надеялся без этого обойтись.

– Почему?

– Потому что он гораздо более будет мне полезен как живой союзник, чем как мертвый враг. Со временем может сложиться так, что он окажется моим родичем. А зачем убивать своих родичей, пусть и будущих?

– Что ты имеешь в виду?

– Я имею в виду, что, когда я стану конунгом Западного Ётланда, я буду равен тебе не только происхождением, но и положением. Тогда никто не сочтет нас неровней, если я посватаюсь к тебе.

Избрана стояла, стиснув руки под плащом, но сердце у нее вдруг упало; а потом застучало часто-часто. Он это сказал? Он хочет на ней жениться? Она и раньше понимала, что нравится Хродгару не только как королева, но сейчас вдруг заволновалась, не зная, чего же хочет она сама.

– Но я… Как же я могу оставить Плесков?

– Здесь же есть этот мальчик, князь Вадим. Они пригласили тебя править ими, пока он не подрастет. Ему десять лет, значит, всего через два года его воспитатель может объявить его взрослым и потребовать, чтобы ты уступила власть ему. А через семь лет сам Вадим скажет, что он взрослый, и тебе придется или убить его, если хватит сил и влияния, или уступить. Просто уступать ты не умеешь, а такие войны, когда оба противника сильны и имеют поддержку, продолжаются лет по десять-пятнадцать и причиняют стране гораздо больше вреда, чем самые жестокие набеги чужаков. Твой брат поможет тебе бороться за Плесков, чтобы ты не мешала ему самому править в Смолянске. Но у мальчика сильная родня в Изборске и в Альдейгье, тамошние конунги тоже не останутся в стороне. Так или иначе, ты проведешь в борьбе за власть всю жизнь. Тебе этого хочется?

– Уж не хочешь ли ты спасти меня от этой беспокойной участи? – надменно осведомилась Избрана.

– Нет, я просто хочу найти достойную жену для себя и достойную мать для моих будущих сыновей, будущих конунгов Западного Ётланда. Ум и твердость духа дети получают от матери, и нет на свете женщины, которая могла бы дать новым конунгам больше, чем ты. Подумай как следует. Я и дальше буду каждый год ходить в походы, и мне не придется искать ярлов и хевдингов, чтобы правили Западным Ётландом в мое отсутствие, если у меня будет такая жена. У нас родится много сыновей, они вырастут и завоюют себе по королевству каждый, и ты будешь известна в веках как мать многих конунгов. Разве это так уж плохо?

– Сначала ты должен стать конунгом, – заметила Избрана.

– Разумеется. Мы поговорим об этом после, когда я разберусь с Флоси.

Избрана кивнула. Отношения с Флоси сейчас волновали Хродгара гораздо больше, чем отношения с ней. Так и должно быть. А что она хотела услышать? Что он любит ее больше жизни, не спит и не ест? Он не такой. Он рожден для власти, и власть – его самая большая любовь. Но разве она сама – не такая? Разве она одобрила бы его, если бы сейчас он тонул в любовных мечтаниях, вместо того чтобы думать о завтрашней битве?

Но когда он станет конунгом… Да, она не хочет сидеть на плесковском престоле, зная, что уже через два года или даже через семь лет ей придется его освободить. Сражаться с Зимобором за смолянский стол она больше не станет, это бесполезно, если он действительно женится на дочери Столпомера полотеского. И не лучше ли, в самом деле, уехать за море, к народу, уже так хорошо ей известному, быть женой и матерью конунгов, править в отсутствие мужа, зная, что за спиной стоит мужчина?

Она медленно подняла глаза. Хродгар вглядывался в лес на востоке, и сейчас его остроносое упрямое лицо показалось ей очень красивым. В душе росло какое-то робкое чувство, удивление, открытие, ожидание чего-то нового, и это было приятное ожидание. И почему-то на сердце сразу стало легче, откуда-то появилась уверенность, что Зимобор поможет им, что завтра они одержат победу и все будет хорошо. И для нее самой кончится эта проклятая зима, у нее появятся дети… Ей вдруг представились несколько мальчиков лет четырех-пяти, их светловолосые головки и живые умненькие личики, звонкие голоса… Голоса будущих великих конунгов…

Хродгар напряженно вглядывался в ётландский стан и не смотрел на нее. Перед ним стояли иные картины – зрелища завтрашней битвы, без которой никакое будущее для него невозможно.

Избрана отвернулась и пошла прочь. Ей хотелось побыть одной.

Этой ночью Избрана не ложилась спать, только подремала совсем немножко. В самую глухую пору челядинка скрипнула дверью, и княгиня подняла голову.

– Там Хедин пришел, – шепнула челядинка, заправляя за ухо прядь волос из растрепанной косы.

Избрана тут же спустила ноги с постели: она лежала, не раздевшись. Челядинка подала ей черевьи, и уже вскоре она вышла на забороло. Здесь были все ее воеводы, одетые и вооруженные как для боя.

– Осталось недолго, – кивнул Хродгар, увидев ее. – Мы видели знак.

– Варяги его тоже видели, – буркнул десятник Травка. – Как бы чего…

– Ну и что они видели? – хмыкнул Громша. – Огненная стрела взвилась и упала, они и не поняли, что это такое.

– Примут за падучую звезду, – сказал Хедин. – И было бы очень хорошо, если бы они приняли ее за знак близкой гибели. Ведь так оно и есть.

Воздух уже серел перед рассветом, Избрана тайком зевала в рукав, но ее била дрожь волнения, и едва ли она сумела бы заснуть. Все вглядывались в темноту на востоке, ожидая начала битвы, но на таком расстоянии не удавалось ничего разглядеть.

– Вроде начали! – время от времени бормотал то один из мужчин, то другой. – Вроде слышно, бегут…

Снова и снова тревога оказывалась ложной, но внезапно Избрана осознала, что все действительно началось. Причем началось уже какое-то время назад. С самого края луговины, который выходил к лесу, долетали крики, сначала глухие и неясные, потом все более громкие.

– Начали, слава Перуну! – говорили воеводы вокруг нее, наклоняясь через стену, как будто это поможет им лучше видеть.

Сами ёты тоже мало что понимали. В самый глухой час перед рассветом небольшой отряд вдруг вышел из леса и напал на их стан. Дозорные не успели толком поднять тревогу, как получили каждый по стреле в грудь, и вот уже славяне, вооруженные топорами и копьями, высыпали из леса и кинулись на спящих и просыпающихся.

Нападавших было не так много, около сотни. Было похоже, что это ополчение ближних весей и заимок: у них не было кольчуг и шлемов, даже щиты имелись не у всех, а топоры и рогатины были предназначены больше для рубки леса и охоты, чем для войны. Однако за счет внезапности своего нападения они весьма преуспели и нанесли ётам немалый урон.