Токацин - Чёрная река

— Ох ты! Они, верно, всю ночь жевали, — покачала головой Кесса и заглянула в коптильную яму. Туда, к счастью, никто не добрался. Из затвердевшего мяса уже ничего не вытекало, и Речница решилась съесть кусочек, обмакнув его в пряный ун. Нингорс подошёл, понюхал тёмную полосу и ухмыльнулся во все клыки.

— Пахнет, как на Семпаль, — заметил он. — Что, вы всегда так возитесь с едой? Так подохнешь раньше, чем наешься!

— Да ну! — отмахнулась Кесса. — Обычно еда делается быстрее. Хочешь мяса?

— Ешь, детёныш, — качнул головой Нингорс. — Надеюсь, ты не оголодаешь до следующей охоты. Здесь, в Венгэтэйе, мало где можно так запросто завалить алайгу. Жители…

Он сердито фыркнул и подошёл к обглоданному скелету. Перевернул его, нехотя сунул морду между рёбер, облизал кости и бросил остов в кусты. Там обрадованно заскрипели.

…Ребристые стволы хвощей поблескивали на солнце, как россыпь битого стекла. Свет сквозь редкие чешуйчатые ветви лился беспрепятственно. Над поляной в потоках прозрачного пара носились стремительные микрины, помахивали маленькими плавниками фамсы. Из кустов доносилось деловитое фырканье, изредка прерываемое недовольным визгом, — едва солнце поднялось высоко, к скелету, оставленному Нингорсом, пришли хурги, и ящеры разбежались. Кто-то из них и сейчас выглядывал из-за дерева, вынюхивая новую добычу.

Нингорс растянулся посреди поляны, раскинув в разные стороны крылья и лапы, и щурился на солнце полуприкрытым глазом. Кесса сидела на его груди и старательно расчёсывала рыжий мех. Мягкий пух клочьями оставался на гребне, и Речница опасалась, что Алгана останется лысым.

— Нингорс, твоей шерсти скоро хватит на подушку, — хмыкнула она, покачав на ладони лёгкий меховой ком. Алгана приоткрыл глаз и лениво усмехнулся.

— Шею почеши, — попросил он, запрокинув голову.

Вдалеке вновь загрохотали колёса. Это была большая повозка со множеством осей, она ехала медленно, шумно извергая дым. Нингорс, почуяв отдалённый запах гари, фыркнул и повернул голову набок.

— Большая дорога. Наверное, город рядом, — подумала вслух Кесса. — Если утром полетим, к вечеру доберёмся?

Нингорс мигнул.

— На кой тебе город? Нечего там делать, — проворчал он, ссаживая Кессу на траву и отряхиваясь от волокон мха. Теперь мигнула Речница.

— Как же, Нингорс? Там горячие купальни, мягкие постели… и всякая еда — не только сырые алайги!

— И много острых штуковин с рукоятями и древками, — чёрная грива Алгана встала дыбом. — Нас там очень ждут!

— Почему?! Мы — мирные путники, никому не сделали плохого, — Кесса растерянно посмотрела на хеска. — Ты думаешь… они запомнили тебя, когда ты спускался в Скейнат? Ты был тогда в Волне? Река моя Праматерь…

— Оставь богов в покое, — оскалился Нингорс. — Не такое дело, чтобы трепать их имена! Меня помнят, Шинн. Таких, как я, тут немного. И я не успею сказать им, что избавился от Агаля.

— Я скажу, — пообещала Кесса. — Я знаю, что ты в своём уме. И когда был не в своём — ты никого не убивал. Я поговорю со стражей, и тебя пустят в город и примут как гостя.

Нингорс смерил её недоверчивым взглядом, фыркнул и направился к светлому пятну среди тёмных папоротников. Там лежала забытая упряжь. Алгана подобрал её, повертел в руках и недовольно рявкнул.

— Верёвки подъела гниль, — он с досадой бросил упряжь на груду веток. — Тут везде вода!

— Они выдержат, пока мы летим к городу? — спросила Кесса, разглядывая истрёпанные лианы. — Там найдутся ремни из прочной кожи, которые не будут гнить от тумана. Если, конечно, ты не устал меня носить…

— Да тебя и незаметно, Шинн, — фыркнул Нингорс. — Странно, что тебя ветром не уносит.

Он снова лёг в траву, подставил солнцу широкие крылья. Кесса села рядом, не решаясь его потревожить. Зеркало Призраков тихонько зашуршало подвесками, что-то всколыхнулось за тонким слоем стекла — что-то громоздкое всплывало из серых глубин. Кесса пригляделась и увидела тёмную махину причудливой формы. Она похожа была на голову огромной стрекозы — с выпуклыми стеклянистыми глазами, в которых горело золотое пламя. Странные выступы, изогнутые трубки, ярко выкрашенные заклёпки торчали со всех сторон. Древний механизм появился на миг из зеркальной мути, промчался от края до края пластины и сгинул, оставив потревоженный мрак и едва заметный запах горящего земляного масла. Кесса поёжилась — этот похоронный смрад ничего хорошего не сулил.

— Эльфийская штука? — спросил, тронув когтем зеркало, Нингорс. Темень за стеклом рассеялась, и пластина отразила широкую короткопалую ладонь в грубой тёмной коже. Шерстяной покров на руках Алгана доходил от плеча до запястья и обрывался, оставляя пару жёстких пучков между костяшками; лапа была жёсткой и горячей.

— Нет, — качнула головой Кесса. — Это из Тлаканты… из мёртвого мира, на развалинах которого живём мы. Речник Фрисс принёс её из Старого Города. Это Зеркало Призраков. Они живут там, иногда выглядывают.

— Призраки… — шевельнул ухом Нингорс, обнюхивая стекло. Оно исправно отразило его усатую морду, нос, выступающие из-под губы клыки. Хеск мигнул.

— Оно показывает живых?

— Трудно сказать, — пожала плечами Кесса. — Кто жив, а кто не очень… Я видела в нём тебя — или твоего родича. Это было прошлой весной, и он не был похож на призрака. Он летел над лесом…

— Эта штука сама выбирает, что показать? — Нингорс ткнулся в стекло носом, и пластина зарябила. — Ты умеешь говорить с ней?

— Нет, Нингорс, — Речница тихо вздохнула. — Никто не умеет.

— Пусть так, — хеск отвернулся и снова улёгся на траву.

…Утром ни одна харайга не заскрипела в кустах — еда кончилась, и ящеры разбежались. На рассвете захлопали крыльями стервятники, покидая насиженное дерево. Нингорс с ворчанием поднялся, стряхнул с крыльев болотный туман и остановился у старого хвоща, поросшего мхом и травой. Сорвав пучок тёмных пахучих листьев, он сунул их в пасть.

— Ты ешь траву?! — изумлённо мигнула Кесса и потянулась за листьями, но Нингорс накрыл лапой её ладонь и отвёл в сторону.

— Не трогай, — буркнул он и полез в кусты. Вскоре оттуда донёсся шорох разгребаемой листвы, судорожный выдох и бульканье. Кесса отщипнула листик незнакомой травы, помяла в пальцах и осторожно лизнула — и тут же сплюнула, сморщившись от омерзения. Горечь обжигала язык и выворачивала потроха наизнанку.

— Говорил — не трогай, — пробурчал Нингорс, выбираясь из кустов. — Давай сюда сбрую. Взлетим, пока тучи не сомкнулись, и я поищу сверху город.

…Лес поредел, и деревья, мелькающие внизу, уже не упирались ветками в облака. Островки молодых хвощей и низкорослых папоротников со всех сторон окружали торчащие из земли столбики. Их натыкали рядами, кое-где соединили перекладинами, и каждый из них был похож на огромную катушку, но вместо нити на них намотались тонкие живые стебли. Там, где кроны папоротников смыкались, из-под них виднелись груды трухлявых стволов и гнилой коры — и прорастающие сквозь останки деревьев пёстрые грибы — раздутые бесформенные комья, шипастые шары, мохнатые воронки… Под деревьями мелькали светло-серые полосатые спины — мохнатые жители уже собирали урожай, и землистый запах грибов разносился по равнине. Промелькнуло внизу изогнутое русло реки, тень крыльев на миг упала на воду, и с пробирающейся мимо отмелей лодки долетели испуганные возгласы. Нингорс поднялся выше, из облачной дымки глядя на равнину. Клок пузырчатой небесной тины налетел на его крыло, на мгновение повис на нём и помчался дальше.