Галина Гончарова - Средневековая история. Граф и его графиня

Любовница?

Увольте. Женщины все разные. Кто-то для этой роли создан, кто-то нет. Кто-то может так жить годами, а кто-то с ума сойдет на второй неделе. И не надо говорить: «Вот, если любишь…».

Любовь – это еще и самоотречение. И сейчас Лиля отрекалась от маркиза. Не стоит. Потом будет намного больнее.

Ганц это понял.

– Вы чудесная женщина, Лилиан.

– Спасибо… – Лиля одарила друга теплой улыбкой.

– Мне жаль, что я сейчас скажу вам неприятные вещи…

– Но вы ведь их скажете.

– Именно. Ваше производство, ваши дела важны для короны. Выпустить вас из-под покровительства Эдоард не имеет права. Он сейчас ломает хребет гильдиям. И даже в Иртоне вам жить спокойно не дадут.

– Это я понимаю.

– Пока был Джерисон – вы могли многое.

– У меня будет ребенок.

– Это хорошо. Рассмотрим оба варианта?

Лиля кивнула и приготовилась слушать. Чего уж там, в интригах Ганц плавал рыбой. А она – она тоже плавала, но сверху – вниз. Так что послушаем умного человека.

– Если у вас девочка.

– То…?

– Мири отправляется в Ханганат, а девочка рано или поздно выходит замуж и ее второй сын получает титул графа Иртон. Или первый – если она выйдет замуж за лэйра вроде меня. До совершеннолетия ребенку назначается опекун.

– Так. А если мальчик?

– Он получает титул графа Иртон. И ему также назначается опекун.

– И его кандидатура…

– Рассматривается королем. И им же утверждается.

– Ричард?

– Нет. Никоим образом.

– Тогда – кто?

– И тут мы подходим к самому неприятному.

– Меня выдадут замуж?

Ганц выдохнул. Посмотрел на Лилиан – глаза в глаза.

– Я всегда знал, что вы умны.

– Это напрашивается. Но вот за кого…

– Не знаю.

– Это должен быть как минимум человек относительно безопасный, преданный короне, послушный воле короля, плюс подходящий возраст – он должен дожить до совершеннолетия ребенка, плюс определенное благосостояние… таких много?

– Вовсе нет.

– А списки есть?

Ганц выдохнул.

Это был главный и самый страшный момент во всей беседе. Если его поймут правильно, если поверят, если…

– Король пока не знает о вашей беременности. Но ваше замужество все равно вопрос решенный.

– Только неясно – за кого, так?

– Так.

– Вы хотите что-то предложить? Ганц?

Глаза встречаются. И словно невидимые нити протягиваются между двумя людьми.

Понимание.

Осознание.

Потрясение.

– Ганц… вы хотите…

Лиле отказал голос. Оно, может, и к лучшему. Иначе она бы точно что-то ляпнула не к месту. Ганц положил руки на стол – и женщина заметила, что его пальцы чуть подрагивают.

– Лилиан, я знаю, что это дерзость. И вы можете счесть это подлостью с моей стороны. Но я умоляю хотя бы выслушать.

Короткий кивок. Лиля убрала руки под стол. Ее-то пальцы дрожали куда ощутимее.

– Все то, что вы перечислили, касательно кандидатуры будущего супруга – я ведь подхожу. Так?

Еще один кивок.

– Почему я на это решился… Не знаю. Я бы молчал и долго. Лилиан, я не могу сказать, что безумно люблю вас.

Да Лилиан и о себе такого сказать не могла, чего уж там. Безумная любовь – к Шекспиру. А у нее сплошной прагматизм.

– Мне хорошо в вашем доме. Да, в вашем. Я уважаю и ценю вас, я привязался к Миранде, я… У вас по-настоящему тепло…

Лиля кивнула. Она видела – мужчина нервничает. И говорит от души, пытаясь выразить то, что мучило его все это время.

– Знаете, когда я приехал к вам в Иртон… я приглядывался, составлял мнение – и начал уважать вас. Когда понял, что вы умны, талантливы… я удивлялся, как ваш муж не разглядел этого в вас.

– Он не хотел видеть, – Лиля пожала плечами.

– Я увидел – я удивлялся. И… я завидовал. Джерисону было дано многое. Положение, уважение, теперь еще и такая жена – и что? Он играл в жизнь, не ценя ничего из этого. А я бы душу продал за свой дом. За то, чтобы меня ждали. Чтобы было, куда вернуться. А он это разрушал. Я так и не смог этого понять. Неважно… В Иртоне вы были одна. А в столице… в столице я увидел вас другой.

– Я растерялась, – честно призналась Лиля.

Ганц тряхнул головой, словно что-то сбрасывая.

– Столица – это не ваше. Здесь вы были растеряны, вы не знали что и как, вы совершали ошибки… и мне захотелось вас защищать. Вы знаете, что с королевской службы просто так не уходят.

– Знаю, – кивнула Лиля. – Собственно, я была уверена, что вы носите королю отчеты. Это ведь так?

– То, что не могло вам повредить.

– И я вам за это очень благодарна.

– А еще… Я здесь отогревался. Не знаю, как лучше сказать…

Ганц беспомощно развел руками. Но Лиля и так его понимала. Тепло душевное. Когда всем хорошо и уютно. Когда отогреваешься и чувствуешь себя дома. Когда тебе спокойно и тебя ждут. И понимаешь, что ты – дома.

Об этом красиво говорят поэты и писатели. А в жизни… Кто знает это чувство – тому повезло. Кто-то принимает за него страсть. Кто-то привычку. Но стоит человеку хоть раз понять, какое оно – настоящее, и полумерами он уже никогда не ограничится.

Это непередаваемое ощущение – знать, что ты кому-то нужен, что тебя принимают таким, какой ты есть, любят и ждут. Именно таким – и всегда. Что бы ни случилось.

Лиля так и создавала свой островок в мире средневековья.

Хельке и Лория с ее детьми.

Вирмане. Лейф и Эрик. Ингрид и девушки, которые активно учились ажурной вязке.

Мастера и мастерицы.

Лейс и его солдаты.

Тарис Брок и Алисия Иртон.

Пастер Воплер с сыном…

Все они были частью маленького мира Лилиан Иртон и Миранды Кэтрин Иртон. И его же частью стал лэйр Ганц. И хотел в нем остаться. Потому что плохо ли, хорошо ли, но это было что-то теплое и уютное. Где никто никого не ругает, где даже споры ведутся добродушно, где нет места злости и жадности.

Еще не семья, но нечто очень близкое. И мужчина прикоснулся самым краешком к этому теплу. Отогрелся. И захотел остаться.

Она накрыла своей рукой руку мужчины.

– Не надо. Я понимаю…

Взгляды встречаются. Одну короткую и в то же время безумно длинную минуту мужчина и женщина смотрят друг на друга.

И понимают – внутренним чутьем.

Он – воин. Разведчик. Шпион. Тайных дел мастер. Убийца и дознаватель на службе короны. В его прошлом крови по колено. И грязи – по шею.

Он сражался всю жизнь. За себя, за корону – и против всего мира.

Он устал. И ему нужно что-то для себя. Островок покоя и мира. И вот его мужчина станет защищать до последней капли крови.

Один, всегда один, кричи, не кричи, молись, не молись, бог забыл про тебя. И с каждым годом тяжесть на душе все страшнее.

Боже, прими меня, устало безверного, не с добром, не со злом, с тем что есть в душе моей…

Он уже давно не верит в Альдоная, его работа приучила мужчину к самой жуткой грязи. И именно поэтому он люто, даже себе не признаваясь, завидовал Джерисону.