Анна Чеблакова - Смерть волкам (СИ)

Он вымылся в ручье, тщательно смыв с себя кровь. Вода освежила его, хоть и заставила поморщиться от боли, когда попадала на незажившие раны. Помывшись, Октай почувствовал себя лучше и бодрее. Он даже улыбался, шагая обратно к Тенве.

Подойдя к воротам кладбища, юноша отметил, что краска на них облупилась и отлетала хлопьями. Он дёрнул за верёвку, чтобы зазвенел колокол, и улыбнулся, вспоминая о том, как три года назад пришёл сюда вместе с Веглао. Какие же они тогда были маленькие! Ему хорошо вспомнился он сам — небольшого роста, худенький; его подруга — седеющие волосы завязаны в хвостик, корочки на обветренных губах, тренчкот мешком висит на худых плечах… Подумать только, тогда она была выше его, а сейчас он запросто может поднять её на руки.

А вот старик-сторож совсем не изменился. Всё так же спотыкаясь и хромая, он приблизился к воротам, всё с той же брезгливостью посмотрел на Октая:

— Тебе чего надо? — м-да, характер у него тоже не изменился. — Чего пришёл? Кто ты вообще такой? Работы, что ли, ищешь?.. Нет здесь никакой работы, убирайся!

— А по-моему, есть, — сказал Октай, кивнув на обшарпанные прутья решётки. — Ворота давно надо покрасить. Да и дорожки подмести неплохо бы. Я помню, когда-то вы заплатили мне за эту работу целых двадцать ном.

Старик посерел и спал с лица. В его маленьких, затянутых красными прожилками глазах появилось выражение страха:

— Это ты? — проговорил он. — Что тебе надо?

— Что у вас за дела с оборотнями? — без предисловий начал Октай, взявшись за решётку руками и приблизив к ней лицо. — Я видел вас и двух оборотней в заколоченном доме на окраине города, и слышал, о чём вы разговаривали.

— Проваливай отсюда, — резко ответил старик, приподнимая свою палку, как будто она могла служить грозным оружием. — Уходи, а не то я расскажу о тебе полиции!..

— Вам самим есть что скрывать от полицейских, — резко ответил Октай. — Откройте мне ворота, я не хочу разговаривать через решётку.

Глаза старика, покрытые красными прожилками, испуганно забегали. Поколебавшись, он открыл ворота дрожащей рукой, впустил Октая и сразу же их запер.

— Пошли, — сказал он, мотнув головой.

Октай пошёл следом за ним к его сторожке. Тропинки кладбища были засыпаны прошлогодними бурыми листьями, сквозь которые уже проросла нежная молодая трава. Всё вокруг было ужасно запущенным — сразу становилось видно, что за могилами некому ухаживать, ведь многие из тех, чьи родные похоронены здесь, уже уехали из города. Прошлогодняя трава, которую дожди и метели приколотили к земле, опутывала всё кругом, как странная серовато-коричневая паутина, надгробные памятники были опутаны юным плющом и загажены птичками, посаженные на могилах цветы большей частью засохли, остались лишь розы и шиповник, только что выпустившие первые зелёные листочки. Сторожка смотрителя выглядела вполне сообразно окружению — покосившиеся стены, занавеска в жёлтых пятнах на окне, растрескавшаяся краска на двери и рыжая от лишайника крыша. Даже Октай побрезговал бы жить в такой лачуге, предварительно не укрепив и не починив её.

На пороге старик оглянулся по сторонам и быстро вошёл. Октай последовал за ним. В сторожке была всего одна комната, маленькая, убогая и тесная. В ней пахло чем-то прокисшим, и Октай быстро понял чем: на закопчённом примусе стояла алюминиевая кастрюля с какой-то едой. Здесь была также и койка, служившая, очевидно, ещё и сиденьем, а рядом с ней — маленький квадратный стол.

Старик медленно, тяжело сел на свою постель и сгорбился, глядя на свои стоптанные ботинки. Октай остался стоять. Потолок здесь был таким низким, что юноша почти касался его головой. Старик поднял голову и, увидев выражение лица гостя, ухмыльнулся:

— Что, противно тебе здесь находиться? Можно подумать, сам не на помойке живёшь.

— Я живу не на помойке, — холодно ответил Октай.

— Ладно уж, не обижайся. Я так думаю, ты не всю жизнь бродяжишь. У тебя, верно, был когда-то дом — нормальный дом, не такая дыра, как этот, — сторож обвёл вокруг себя коричневой жилистой рукой и снова устало опёрся ею на кровать. — Когда я был в твоих летах, у меня была квартира в три комнаты. Я жил далеко отсюда, в Бейекиле. Никогда не бывал в Бейекиле? Нет? Там не так, как здесь, совсем не так. Море совсем рядом, и повсюду пахнет рыбой и порохом — там есть оружейный завод и рыбные промыслы. У меня все родные и друзья были либо рабочими, либо рыбаками. Хорошо я тогда жил, всё у меня было — и стол, за который могла усесться вся семья, и кровать с чистым бельём, и салфеточки на комоде. А потом началась Гражданская война, и всё полетело к чёрту.

Он повернулся к столу. Мутный свет, падавший сквозь треснувшее и давно не мытое стекло окна, высвечивал все морщины и пятна на его лице. Он казался Октаю старым, как мир. О какой Гражданской войне он говорил? Может статься, что о самой первой — той, которая началась в 1956 году, сразу после революции.

— Что вам обещали оборотни? — спросил он.

— Деньги, — ответил старик. — Много денег. Часть того, что они заберут из Тенве, когда захватят его. А ещё жизнь.

— И к чему вам всё это будет, если в Тенве уже никого, кроме вас, не останется? — спросил Октай подрагивающим от презрения голосом.

— Они сказали, что помогут мне перебраться отсюда в другой город. Вряд ли в Бейекиль — это слишком далеко отсюда. Но, может, в Лини или Палетшетри…

— Как вам не стыдно, — с отвращением проговорил Октай. — Предать своих сограждан, таких же людей, как и вы…

— У меня нет причин любить людей, — отозвался старик. Его морщинистое лицо перекосилось от ненависти, и Октай невольно отступил на полшага. — Я не забыл, что творилось в Бейекиле в пятьдесят шестом. На улицах было скользко от крови, и все телеграфные столбы были увешаны трупам с языками до плеч.

Он встал и приблизился к Октаю так, что тот почувствовал на своём подбородке его кислое дыхание:

— А ещё они сказали мне, — прошептал старик, — что если я не стану им помогать, они меня убьют. Повесят прямо в моём доме. Здесь все решат, что я покончил с собой — что ещё взять с сумасшедшего? А меня здесь именно таким и считают…

— Вы так сильно боитесь смерти?

— Ты тоже будешь её бояться, когда доживёшь до моих лет. В молодости так просто быть храбрым. Но чем ближе зима, тем сильнее кусает мороз.

Старик отвернулся от Октая, глядя подслеповатыми глазами на окно.

— У меня нет выбора, — коротко сказал он. — Нет.

Октай немного помолчал.

— Несколько лет назад вы помогли мне и моей подруге, — сказал он наконец, — а теперь я помогу вам. Расскажите мне, как добраться до места, где вы назначили встречу Длинноте, я приду туда и поговорю с ним сам.

— Разве здесь есть какие-то ещё оборотни, кроме тех, кто в её стае?