Анна Чеблакова - Смерть волкам (СИ)

— Это правда ты? Это не глюк?

Веглао слабо улыбнулась:

— Нет, не глюк. Это я.

Октай прерывисто вздохнул и всхлипнул. Его рот задрожал не то в улыбке, не то в гримасе рыданий.

— Я думал… неважно, что я думал, — прошептал он и прижался виском к её щеке.

Лагерь Кривого Когтя находился в шести часах ходьбы на юг от болота, где сегодня ночью разыгрались такие удивительные события. Сейчас, когда только взошло солнце, здесь было тихо и пусто — некоторые оборотни были в лесу на охоте, некоторые спали в шалашах. Над костром на перекладине между двух рогатин висело жестяное ведро. Пламя едва теплилось, и две мрачного вида женщины, закутанные в платки, сидели возле него. Одна помешивала в ведре, над которым поднимался ароматный пар, ложкой, привязанной к длинной палке; другая обдёргивала листья с малиновых веток, чтобы заварить на них чай. Кроме них, возле костра топтались ещё несколько детей, преимущественно мальчиков — впрочем, определить пол юных оборотней было непросто, так как все они были одинаково закутаны в куртки и платки. Утро выдалось очень холодным: термометр у метеостанции в Станситри показывал около двадцати пяти градусов мороза.

Здесь, на этой поляне, оборотни жили ещё с августа. Когда Кривой Коготь пришёл сюда, у него было всего только восемь соратников, и всех их видел Тальнар в тот день, когда из него выбили обещание убить отца. С тех пор прошло вот уже четыре месяца, и три с лишним из них Тальнар жил здесь. За это время Тальнар кое-что узнал — он узнал, что среди оборотней, окружавших его, не принято говорить о полнолуниях, новолуниях, чутье и других вещах, которые становятся очень важными после одного-единственного укуса, от которого уже и шрам почти не виден. Например, оборотни никогда не говорили «в ту ночь, когда меня обратили». Вместо этого они говорили «в эту ночь». И, насколько мог Тальнар судить по выражению их глаз, когда мимо проходил Кривой Коготь, по их стонам ужаса в те ночи, когда им снились кошмары — никто из них эту ночь не забыл. Он понимал, что и сам не сможет её забыть — даже когда уже забудет всё то, что ей предшествовало.

В первые недели он тихо и отчаянно надеялся на то, что рано или поздно жители окрестных деревень заметят тонкий столб дыма, поднимающийся над лесом, и нагрянут сюда с топорами и ружьями. А возможно, и приведут с собой полицию или егерей. Возможно, ему удастся выжить и сбежать, уйти к людям, попробовать жить обычной жизнью, лишь в полнолуние уходя подальше в лес. Но Кривой Коготь был не такой дурак: годы бродяжничества и травли научили его быть хитрым и осторожным. Он никогда не позволял разжигать большой костёр, причём всегда подсыпал в огонь травы, от которых дым только стлался по земле. Дым этот разъедал оборотням глаза и заставлял их кашлять, но зато безопасности было больше. Каждую вылазку в Станситри или в какую-нибудь из деревень Кривой Коготь тщательно продумывал: Тальнар не сомневался, что его мучитель мечтает о разбойном нападении, но понимает, что сейчас, когда по всему юго-востоку Бернии ползут упорные слухи о возвращении оборотней, лучше вести себя тихо. Когда после октябрьского полнолуния Кривой Коготь и несколько его самых верных волков притащили в лагерь шестнадцать новообращённых оборотней — окровавленных, стонущих от боли и дрожащих — Тальнар мысленно решил, что люди этого не потерпят и теперь песенка Кривого Когтя спета. Но он ошибся. Кое в чём, впрочем, он оказался прав — несчастных, девятеро из которых были детьми моложе четырнадцати лет, и в самом деле искали. Как-то ночью он проснулся от того, что в лесу кто-то кричал. Он выглянул из палатки и увидел, как Кривой Коготь, ухмыляясь, шагает через лагерь, а за ним двумя горами плывут его телохранители, вслед за которыми быстро идут Щен и Морика. Они ушли в лес, а спустя некоторое время крики стали громче. Тальнар сидел в шалаше, сжав руками колени так, что болели ногти, и отчаянно молясь про себя, чтобы эти люди — кто бы они ни были — победили Когтя. Спустя некоторое время он снова выглянул и снова увидел вожака и его прихвостней — но сейчас уже не только их. Кривой Коготь тащил какого-то человека, держа его за связанные впереди руки. Человек, судя по всему, был без сознания — он не вырывался, его голова безучастно висела. С невидимого лица на снег капала тёмная кровь. Один из телохранителей тоже тащил добычу — перекинув через плечо, придерживая одной рукой за ноги. В лесу было тихо.

Оба пленника были схвачены неслучайно — они были молодыми и сильными мужчинами, и могли пригодиться Когтю. Голодом и побоями их довели до состояния тупой покорности, и они даже не попытались сбежать до ноябрьского полнолуния, когда Кривой Коготь их обратил. Теперь они мало-помалу привыкали к порядкам в стае, и Тальнар был уверен в том, что со временем они совсем озвереют и однажды отправятся убивать своих же односельчан. Он знал это так же хорошо, как и то, что в его жизни уже не будет ничего того, что ещё недавно казалось ему предопределённым — ни университета, ни весёлой студенческой жизни, ни танцев на освещённой сцене, ни маленькой квартирки на верхнем этаже какого-нибудь дома в прекрасном городе Риндаре. Ничего этого не будет — будет только боль в полнолуние и ожидание боли в следующий месяц.

Пока Веглао, не чувствуя холода, пробиралась сквозь лес к блиндажу, а Октай плакал, тоскуя по ней, Тальнар шагал в лагерь, держа в руках объёмную вязанку хвороста. Тропою, по которой он шёл, пользовались так часто, что она была довольно широкой, а снег на ней был утоптан до такой степени, что теперь Тальнар то и дело оскальзывался на нём. Его ноги, обутые в лёгкие летние ботинки, были обмотаны сверху ещё двумя большими лоскутами шерстяной ткани — для тепла, и только благодаря тому, что они не скользили, Тальнар до сих пор не разбил себе нос. Несколько дней назад он сделал из своей шапки вязаный шлем, пришив к ней обрывок шарфа, и теперь были видны только его глаза. Края шлема заиндевели, ресницы и брови Тальнара — тоже. В носу у него уже неделю хлюпало, и только каким-то чудом лёгкий насморк не переходил в заложенность носа и гайморит — по неизвестным Тальнару причинам оборотни, на которых шутя заживали физические увечья, перед вирусными болезнями были так же беззащитны, как большинство людей.

Добравшись до лагеря, Тальнар увидел, как из шалаша выходит Кривой Коготь. За последнее время Тальнар не то чтобы совсем перестал его ненавидеть, но эта ненависть отступила и сжалась под натиском безраздельного страха. Теперь, увидев вожака, Тальнар ощутил желание не придушить его, а быстро скрыться где-нибудь. Опустив голову, он быстро преодолел расстояние, оставшееся до костра, и положил вязанку хвороста на утоптанный снег. Кривой Коготь не обратил на парня никакого внимания. Почесав изуродованной рукой сначала подмышку, потом щёку, он направился своей размашистой походкой к дальним шалашам. Тальнар, женщины и дети у костра посмотрели ему вслед. Все они были закутаны во что попало, спасаясь от холода, а Кривой Коготь шагал с непокрытой головой и расстёгнутым воротником.