Анна Чеблакова - Смерть волкам (СИ)

Если бы кто-нибудь другой оказался на его месте, он бы давно прекратил свои страдания — на каждом шагу здесь встречались крутые вершины, ревущие в ущельях горные реки и глубокие пропасти с острыми камнями на дне, от одного взгляда на которые уже чувствовался вкус крови во рту. Но Тальнар не смог бы убить себя. Жизнь его была невыносима, но и умирать он боялся. Беды сделали его суеверным. Он твёрдо верил в то, что там, за гранью, его ждут отец, Ригтирн, Веглао, неумолимые в своей ненависти, и совсем не хотел встретиться с ними.

Об этом он думал, сидя однажды на том же месте и глядя вниз. Неожиданно из раздумий его вывел знакомый голос:

— Что ты здесь делаешь?

Тальнар быстро обернулся. Неподалёку от него стояла Заячья Губа. Она слегка запыхалась от долгого подъёма, её руки и платье были в пыли. Под угрюмым взглядом Тальнара она покраснела от смущения, и её уродливый рот задрожал.

— Просто сижу, — отозвался Тальнар. Девушка испуганно улыбнулась:

— Здесь опасно сидеть. Очень высоко. Можно упасть, — с этими словами она подошла поближе к Тальнару и медленно села рядом с ним.

— Я не боюсь высоты, — ответил Тальнар. Ему было неприятно, что она здесь. Он хотел побыть один. Заячья Губа почувствовала его раздражение — она вообще всегда с удивительной чуткостью понимала, что чувствуют другие. Она ещё сильнее покраснела, но никуда не ушла, а только придвинулась к нему поближе и боязливо, будто боясь уколоться или обжечься, прикоснулась к его плечу.

— А чего ты боишься? — спросила она.

— Много чего. Я ужасный трус, — с горечью ответил Тальнар.

— Я тоже, — со вздохом сказала Заячья Губа. Тальнар повернулся к ней:

— Правда?

— Ага, — кивнула девушка. — Я даже тебя боюсь. Боюсь, что ты разозлишься на меня за что-то, будешь бить или ругать. Так все делают. Сначала спят со мной, а потом дерутся и обзывают.

— И… и таких было много?

— Не знаю. Я не считала, — почти беззаботно пожала она плечиками. Тальнар сглотнул и обхватил её за талию. Она тут же обняла его с таким жаром, на который он прежде не обращал внимания. Может, она и вправду любит его? Тальнар почувствовал медленно растущий стыд — ему не стоит так раздражаться на эту бедняжку, ведь она — единственный оборотень из стаи, кто относится к нему по-человечески. Окружающие оборотни не пылали к Тальнару любовью. Его робкая ложь о том, что он жил в Хорсине, а не в Станситри, быстро рассеялась, и его история мало-помалу стала известна всем. Многие слышали о его легендарном отце, и, казалось бы, должны были быть благодарны убийце знаменитого охотника на оборотней, но этому мешало то обстоятельство, что Тальнар поднял руку на родного отца. А Заячью Губу это не тревожило. Он вдруг подумал о том, что они, два самых жалких и ничтожных волка из стаи, тоже могут стать сильнее, если будут держаться вместе. Там, над пропастью, он впервые поцеловал её первым, и она ответила ему с отчаянной нежностью.

Ещё два дня продолжалось это путешествие, и к концу его Веглао уже думала, что совершенно сойдёт с ума от тряски и запаха бензина. Несколько раз машина останавливалась, и спустя некоторое время в неё затаскивали бьющихся, плачущих и кричащих детей-оборотней. Вскоре в кузове было уже тесно, и последнюю ночь в пути обессиленные ребята провели почти без сна — спать сидя, особенно в тряской машине, где не за что ухватиться, ужасно неудобно. Под утро, впрочем, Веглао удалось задремать, но Октай очень скоро разбудил её.

— Подъезжаем, — сообщил он нарочито небрежно, но в голосе слышалось отчаяние. Незаметно от всех Веглао тихонько пожала ему руку: не бойся, всё будет хорошо. Он поблагодарил её ответным пожатием.

Впрочем, эта конспирация была ни к чему, они могли хоть броситься друг к другу в объятия — их соседи прижались лицами к брезенту возле дырочки в нём, переговариваясь и пихаясь: им хотелось посмотреть на ликантрозорий.

— А ну разошлись! — в бешенстве заорали из кабины. — Щас машину перевернёте!

Ребята неохотно повиновались. Тут уже Веглао одна подошла к окошечку, но ничего уже видно не было, кроме глухого дощатого забора. Вскоре машина на некоторое время остановилась, а после скрежета, с которым открылись ворота, проехала ещё немного. Двери кузова распахнулись, и внутрь хлынул яркий дневной свет.

— Вылезайте! — велел человек в коричневой военной форме. Ещё двое, одетые так же, стояли рядом с винтовками наперевес. Ребята медленно, нервно оглядываясь на вооружённых людей, начали спрыгивать на землю. Спрыгнув, Веглао зашаталась: она настолько привыкла, что поверхность под её ногами трясётся и дрожит, что теперь на твёрдой земле чувствовала себя неуютно.

Они были в очень большом дворе, который с трёх сторон был ограждён высокой стеной из досок и каменных столбов, увенчанных штырями с колючей проволокой. С четвёртой стороны двор замыкало здание ликантрозория. Ликантрозорий не внушал никакого страха — единственным чувством, которое он вызывал, была тоскливость. Это длинное, обшарпанное трёхэтажное здание с маленькими зарешёченными окнами почему-то вызвало у Веглао совершенно бредовую мысль о том, что оно представляет собой сплошной каменный монолит, а окна — чистой воды фикция. Но тут девушка заметила прижавшиеся кое-где к решёткам бледные лица, и её охватило чувство неприятного холодного страха.

Прежде чем она успела рассмотреть двор, их выстроили в шеренгу и быстро повели внутрь здания. Глядя в тощую спину Долвера, Веглао вошла вслед за ним в двери и оказалась в длинном коридоре с выкрашенными в жёлтый цвет стенами. К одной из этих стен возле входа был приставлен колченогий стул, на котором сидел и клевал носом охранник, молодой и полноватый. При виде вошедших он резко вскочил, так что с него чуть не слетела фуражка, и отдал честь конвоиру, шедшему впереди. Тот в ответ лениво приложил два пальца к козырьку своей фуражки и, сверкнув глазами на оборотней, велел им идти к видневшейся в конце коридора двери. Всех их запихнули в длинную комнату с грязными кафельными стенами, вдоль которых тянулись длинные чёрные трубы, и велели раздеться. Веглао не хотелось раздеваться перед мальчишками, тем более что кроме них тут были ещё и здоровенные охранники, но деваться было некуда. Впрочем, на неё никто не смотрел — судя по скучающим лицам конвоиров, им было не привыкать к «обнажёнке», а из мальчиков только Долвер на секунду вытаращил глаза, но потом отвернулся. Одежду у ребят тут же отобрали и скидали в кучу в углу. За этим последовала процедура мытья — точнее, им просто дали пару кусков мыла и облили еле тёплой водой из шлангов, хорошо ещё, что напор был не очень сильный, и было не очень больно, хотя и унизительно. Спустя несколько секунд, в продолжение которых мокрые и голые дети-оборотни ёжились от холода, в комнату вошли двое молодых охранников и кинули на пол ворох каких-то тряпок.