Наталья Якобсон - Роза с шипами

Он опустил лицо, но щеки у него все еще горели. Я не рассчитывал, что даже одно из моих чудес способно вернуть румянец на его щеки. До сих пор мне казалось, что Винсент окаменел. В нем больше нет ни слез, ни восприимчивости к загару, ни краски смущения. Оказалось, что я ошибался. На самом деле он не только выглядел как школьник, но и чувствовал себя точно так же в тех редких случаях, когда над ним не нависала опасность и не на кого было ощетиниться всеми ежовыми иголками.

-- Я мог бы вылечить его, но он сам отказался от моих услуг, - как ни смешно, а я сказал это, желая проявить себя благородным.

-- Ты целитель? - удивленно переспросила Роза, и я тут же понял, что допустил промах.

-- Я изучал много наук, - не очень уверенно стал объяснять я. - Не знаю можно ли назвать медициной тот способ исцеление, который применяю я, но действует он безотказно.

-- К сожалению, многие настолько щепетильны, что не в силах уплатить назначенную цену за такое исцеление, - очень некстати решил поддержать беседу Винсент.

-- И какова же цена? - голос Розы звучал в проклятом замке, как эхо церковных колоколов и точно так же, как когда-то они резал мне слух.

-- Цена не для всех приемлема. Точнее для многих она слишком высокая.

-- Какая же? Назови ее!

-- Душа исцеляемого, - помявшись немного, ответил Винсент, заранее отводя глаза, чтобы не встретиться со мной взглядом. Сейчас он выглядел точь-в-точь, как нашкодивший ученик и уже боялся наказания.

-- Винсент просто шутит, - прокомментировал я. - Он считает, что будучи обладателем незаурядного черного юмора, он может стать незаменим в любом обществе.

На этот раз Винсент, действительно, засмущался, но ответить дерзостью не посмел.

-- Я счастлив, что оказался в вашем обществе, примадонна, - Винсент наклонился, чтобы поцеловать бледную узкую ладонь Розы, но она чересчур поспешно спрятала руку за спиной.

Опять промах, констатировал я про себя. Винсент назвал ее примадонной, пытаясь этим сказать, что уже однажды видел ее в театре, но Роза-то про театр не помнила. Естественно такое вульгарное обращение к королевской особе, к тому же из уст до сих пор вежливого молодого человека показалось ей довольно подозрительным. Она с надеждой посмотрела на меня, будто спрашивая "зачем ты пригласил этого сумасшедшего, разве мало нам общества бесплотных голосов в библиотеке?"

Я мог только виновато улыбнуться и объяснить, что Винсент слишком устал с дороги и теперь хочет отдохнуть, против чего сам "уставший" начал яро возражать. Он вертелся рядом с Розой, как черный, проворный и озорной злой дух. Она прятала обе руки за спиной, наверное боялась, что если этот странный, тощий, бледный незнакомец коснется губами ее кожи, то она умрет. Мы с Винсентом отмечены злом, мы безошибочно можем понять, что многие смертные с первого взгляда влюбляются в нас, но горе тому, кого мы полюбим в ответ.

Я терпел приставания Винсента лишь до тех пор, пока он не начал навязывать Розе те же самые стихи, которые когда-то предлагал Франческе - высохшие ветхие бумаги, на этот раз перевязанные новой атласной лентой. Неужели он не понимает, что это плохое предзнаменование дарить живой то, что принадлежало покойнице. В один миг я пересек комнату и ударил Винсента ребром ладони по запястью. Страницы с сухим шелестом разлетелись по комнате. Мне удалось вышибить их из его рук, прежде чем их коснулась Роза.

-- Что ты...- Винсент схватился за рукоять палаша, который так некстати оказался при нем. Раньше он часто пренебрегал оружием, но теперь носил его в целях самозащиты. Он забывал о чарах и хватался за сталь только в том случае, когда опасность почти настигала его.

-- Уже слишком поздно для долгих бесед.

Винсент чуть попятился, заметив в моих глазах тот хищный блеск, который появлялся лишь перед предстоящей схваткой. Сражение для меня тот же азарт, что для игрока карты. Никому даже имея при себя палаш не хотелось играть с драконом в кошки-мышки.

Мне хотелось запереть Винсента на ночлег в какой-нибудь башне с летучими мышами, или в подвале с крысами, но надо было проявить чуть большее гостеприимство к тому, кто взял на себя смелость называться моим приятелем. Убедить двух моих прехорошеньких гостей разойтись по своим комнатам оказалось не сложно. После такого взрыва ярости, они оба ощутили себя жертвами запертыми в крепости наедине с хищником. Они одновременно покинули комнату, Роза, шурша юбками и Винсент, бормоча оберегающее заклинание, оба невыразимо прекрасные и оба беззащитные перед самой слабой вспышкой моего гнева. Мне даже захотелось извиниться перед ними при первой же возможности, но только после того, как я исполню, что задумал. По одиночке они еще влияли на меня не так сильно, но вдвоем у них был шанс даже из демона сделать праведника.

По дороге к вязу мне ничего не стоило убить и освежевать кабана. Мне нужна было плотная, толстая шкура животного, которую трудно разорвать. Все мелкие лесные звери и птицы с хлопаньем, гомоном и поскуливанием унеслись от хищника с золотой клешней вместо левой руки. Хищника в обличье человека, который легко спрыгивает с ветки самого высокого дерева, настигает жертву и безжалостно раздирает тушу сверкающими когтями.

Меч, зарытый под корнями вяза, голыми руками доставать было нельзя. Мне нужен был именно этот клинок, почти живой и удивительно кровожадный. Меч, который сам рвется в бой, и достать его можно лишь при трех условиях. Первое из них - висельник, второе зарубка сделанная точно посередине причудливого рисунка под корой. Я сделал ее сам еще тогда, не подозревая зачем. И третье условие - постараться остаться в живых, если уж меч оказался в твоих руках.

Изрядно попотев, человеку удалось бы разрезать несколько выпиравших из земли корней. Мне удалось разорвать их руками. Если б кто-то наблюдал за мной, он бы не поверил в происходящее. Я вытащил меч так легко, словно он лежал на дне уже разрытой ямы, а не под пластами почвы, которую приходилось разгребать ногтями, а спутанные жирные корни разрывать. Я заметил, что скользкие упитанные тельца земляных червей, которые обычно кишели, ползали и извивались в комьях земли здесь лежат неподвижно. Все черви уже не были ни пронырливыми, ни продолговатыми, они были рассечены чем-то острым на мелкие кусочки. Задумавшись, я не заметил, как что-то под уцелевшими корнями зашевелилось. Толстые корни были разрублены в мгновение ока, хотя я не прикасался к ним. Я вытянул вперед руку, чтобы нащупать выступающую из земли рукоять. Она уже почти легла мне в пальцы и вдруг что-то острое, скользкое и холодное рассекло мне ладонь. Жгучая боль ужалила одну руку, но второй я успел схватить все еще влажную от крови шкуру и намотать ее на стальное лезвие. Моя кровь оросила землю, но рана быстро затягивалась. Я закатал меч в рулон из плотной кабаньей кожи и крепко обвязал заранее приготовленной для этой цели бечевкой. Прочные узлы вряд ли можно было разрезать одним махом. Надо было бы найти еще несколько пеньковых веревок, так на всякий случай. Однако, если вблизи меча прольется человеческая кровь, то мало будет даже парусного каната, чтобы сдержать очередной отчаянный порыв. Вот то оружие, которого не хватает до полной победы отцу Анри. Я взял на себя миссию наследника престола, определил, что может быть главным в неравном бою. Теперь я мог принести на поле бое это главное и единственное средство победы.