Наталья Якобсон - Роза с шипами

- Ты ведь не хочет уходить отсюда, из этого замка? - обратился я к Розе. - Вокруг много странностей, но я успел убедиться, что ты отважная. Скажи, ведь одна окровавленная тряпка не может тебя напугать? Кроме пугающего, здесь должно найтись хоть что-то, что тебе нравится. Правда?

-- Ну...Мне нравишься ты, - Роза спрятала руки за спиной, будто чувствовала, что перстень мешает нам говорить на равных. Никому, кроме нее, не удавалось так часто ставить меня в тупик. Вот и на этот раз я застыл от изумления. Разве можно произвести в ранг кумира того, кого молва признала отверженным, напастью, злодеем. Наверное, можно раз Роза так решила. Ей удалось увидеть прекрасное возвышенное создание там где другие видели жестокого и неумолимого, извергающего пламя врага.

Возможно, я бы счел красавицу безумной или притворщицей, если бы она говорила это, зная, что я дракон, но она не знала, и я надеялся, что не узнает как можно дольше. Мне было наплевать на мнение Ротберта, считавшего меня бесшабашным и неблагодарным повесой, как и на мнение людей, прозвавших дракона худшим из зол, но презрение Розы могло бы обжечь меня куда сильнее, чем я сам обжигал своих жертв. Как так вышло, я сам не знал. До сих пор никому не удавалось пленить меня. А ей удалось.

В последнее время я только и делал, что ругал себя на чем свет стоит и восхищенно наблюдал за Розой, а дело с манускриптами так и не сдвигалось с мертвой точки. Кому-то, наверняка, стало бы интересно, зачем мне еще большая сила и новые заклятия, раз я и так уже способен покорить подавляющую часть мира, но я всегда стремился к большему, даже если это стремление могло сжечь меня самого.

Любой бы остановился на достигнутом, окажись он в замке, где подвалы забиты сокровищами, где неодолимая сила, витающая в вышине, выполняет все его приказы. На полках выстроились в ряд книги, которым бы позавидовала сама Одиль. Роза называла их "черными книгами" и держалась от них подальше. Я был уверен, она уже успела услышать обольстительный призывный шепот, доносящийся с резных из розового дерева стеллажей, притулившихся в самом дальнем углу библиотеки, тот самый шепот, который не раз тревожил меня на первой стадии моего обучения. Я привык к бесплотным собеседникам, а затем научился использовать их в своих целях. Беседы с ними для новичка были познавательны. Но, странно, наверное, оказаться одной в библиотеке, где в глазах рябит от бесчисленных пестрых корешков и вдруг услышать, как чей-то бестелесный голос пытается втянуть тебя в беседу, смеется, шутит, уговаривает, дразнит на все лады или пристает с подозрительными предложениями. Роза сразу должна была понять, что звуки исходят не от живого существа, притаившегося за шкафами, не от клетки с канарейками и уж тем более не от тихо тикающих часов в ореховом корпусе. Даже человеку с очень хорошим слухом сложно поверить, что книги вдруг обрели голоса, но Роза поверила. Поэтому рядом с чередой уставленных увесистыми томами полок больше ни разу не прошелестел ее длинный ажурный шлейф.

Лично я без страха прикасался к любой из книг. Излишняя неестественная разговорчивость меня ни чуть не смущала. Иногда даже не нужно было заходить в библиотеку, стоило только пожелать, и нужный том сам оказывался передо мной на столе и раскрывался на требуемой странице. Вот и сейчас я без особого интереса просматривал один из томов. Страницы переворачивались сами по себе. Стороннему наблюдателю могло показаться, что их перелистывает ветер.

Роза постепенно начинала привыкать к тому, что самые обыденные проблемы здесь решаются каким-то непостижимым образом. Все, начиная от приготовления пищи и кончая уборкой и обогревом помещения, происходило само собой. Роза не разу не видела, как я растапливаю камин или зажигаю свечи, но, тем не менее, в замке было тепло, а освещение никогда не было ни чрезмерным, ни слишком слабым.

Цветные иллюстрации мелькали необычно ярким калейдоскопом. Причудливые зловещие символы чередовались с простыми буквами, и те и другие были для меня одинаково легко понятны. Стоило усвоить какой-то язык, будь то древние наречие или диалект соседней страны и он становился для меня, как родной. Поэтому, наверное, я и чувствовал себя всюду, как дома. Мне не стоило труда изъясняться на том или ином языке, наоборот, звучание иноязычных слов было странно приятно. Хоть какое-то разнообразие.

Роза, насколько я понял, ненавидела две вещи: вышивание и изучение чужих языков, потому что и тому и другому ее обучали насильно. Первому, потому что каждая барышня волей-неволей должна знать толк в рукоделье, второму, чтобы понимать комплементы послов. Это ущемляло ее гордость. Стремиться к знаниям лучше всего добровольно, а не из-под палки. Я разделял ее мнение о том, что плохие учителя могут внушить ненависть к самому интересному предмету. Князь, благослови господь его нерадивость, редко лез мне что-то объяснять, поэтому и не успел отбить самостоятельного ученика от любознательности. Я до сих пор не пытался стать ничьим наставником, но был уверен, что если стану, то сумею вдохнуть в ученика любовь к своему темному искусству.

Другой барышне можно было всучить в подарок корзинку с вязанием, набор иголок, ниток или в крайнем случае ожерелье и считать, что сполна рассчитался с ней за все услуги. Но если б я попытался навязать Розе в подарок канву для вышивания, то она бы по крайней мере обиделась. Ей нужно было совсем другое. Поэтому я подобрал для нее в арсенале самый изящный и легкий мушкет, шпагу с гардой, усыпанной мелкими бриллиантами. А еще я опрометчиво пообещал научить ее фехтовать, будто не знал, что приобретенное мастерство она всегда успеет применить против меня же. Конечно, оружием владеть она и так умела, успела взять тайком несколько уроков фехтования у отца и редких сговорчивых учителей. Но она, как и я, всегда стремилась к большему. Когда-то я был одним из лучших рыцарей, предпочитал шпагу перу, меткость лучника была для меня привычней, чем точность и аккуратность прописей, стрелы безошибочно попадали в цель, а вязь букв, испещрявшая бумагу оставалась непонятной, но в одночасье все изменилось. Рука, привыкшая к мечу, к перу приспособиться не может, но во время пленения я был так молод и безрассуден, что, очевидно, привык бы не только к чистописанию, но даже к серпу или мотыге, если б князь стал настойчиво объяснять, что в том мое великое предназначение. Поэтому я и ненавидел его, он сумел лишить меня свободы выбора, но гордости лишить не смог.

-- У тебя красивое кольцо, - как бы между прочим заметил я, при этом стараясь не отрывать глаз от книги, чтобы не выказать излишнего любопытства.

-- Оно довольно тяжеловато, - Роза болезненно поморщилась, но руку продолжала держать за спиной, хотя пальцы затекли.