Виктор Гвор - Другие семь дней

Вот по этому следу на них и вышли. Пришлось принимать бой. Первым погиб Антонюк, шедший в тыловом охранении. Он успел подстрелить кого-то из внезапно появившихся из-за деревьев нападавших, но под огнем почти тридцати стрелков выжить было нереально…

— Молчишь, падла?! — удар по уху, уронивший его с табуретки, был настолько неожиданным, что Сергей действовал на инстинктах, словно во время уличной драки.

Резкий удар ногой в колено… вскочить. Быстро не получается, затекшее от неподвижности тело повинуется с трудом. Еще пропущенный удар… во рту появился сладковатый привкус крови. Зуб выбил, похоже. Ну, скотина, получай!

Неожиданно в голове словно взорвалась граната, и Сергей потерял сознание…

Очнулся он от льющейся на него воды. Вода текла по лицу, затекала в рот, и он стал с наслаждением глотать эти живительные капли.

— Хватит, Сергеев! Видишь, очнулся, скотина, — знакомый голос звучал, словно гром с неба. — Вставай, сволочь, подстилка немецкая. Вставай, падла… — набор ругательств был просто и безыскусен, автоматически отметил Громов. «Да уж, до старшины-сверхсрочника Тюкалова ему как до неба».

— Вставай, я сказал! — политрук уже орал и Сергей, напрягая силы, с чей-то помощью поднялся на дрожащие ноги. Голова кружилась, но боли, за исключением уха, он не чувствовал.

— Што, хфихово себя чувствуешь? Не надо было шопротивляться органам, — только сейчас Сергей заметил, что особист слегка шепелявит и под глазом у него расплывается весьма роскошный синяк. «Нормально я его приложил», — стараясь выглядеть равнодушным, порадовался про себя Сергей и добавил, сплевывая на пол кровавый сгусток. — Врача вызовите.

— Врач-ша?!! — разозлился политрук, а Сергей опять слетел с табуретки от неожиданного удара сзади и ненадолго потерял сознание.

Очнулся он от острого, бьющего в нос запаха нашатыря. Чихнул, попытался отдернуть голову и почувствовал, как в ней оживает боль. Мягкая рука придержала его за затылок и вдохнув еще раз обжигающе-очищающего голову воздуха, он почувствовал, как боль постепенно затихает, словно сворачиваясь в клубок где-то в районе затылка.

— Осторожно, товарищ лейтенант, — неожиданно прозвучавший мягкий женский голос, заставил его открыть глаза. А дальше они распахнулись во всю ширь уже самостоятельно. Действительно, красивая, похожая на Любовь Орлову женщина в белом халате, пусть и накинутом поверх формы, совершенно не вписывалась в интерьер кабинета. Тем более, что она очень осторожно придерживала его голову своей рукой, а сидящий за столом особист, с обмотанной белым бинтом, словно раненый Щорс, головой, смотрел на это все молча и даже без особой злости. Зато стоявший возле него сержант, коротышка с мрачным, дегенеративным лицом, нервно поглаживающий правой рукой ствольную коробку автомата, глядел так, словно только ждал разрешения передернуть затвор и выпустить в Сергея весь диск.

— Очнулся? Ну и все, Марина Сергеевна, мы можем вас отпустить. Теперь нам с этим гражданином, — особист подчеркнул это слово интонацией, — дальше разговаривать.

— Товарищ политрук, Павел Дмитриевич, у него же гематома на голове и сотрясение мозга, как минимум. Какие расспросы, его по всем законам в госпиталь надо, — словно не заметив ни взглядов, ни интонации ответила военврач.

— По закону? — опять возмутился особист. — А предавал он нашу Родину тоже по закону? Нет уж, спасибо вам за помощь, Марина Сергеевна, а дальше предоставьте НАМ разбираться. Все, идите, идите…, - нетерпеливо повторил он.

Смущенно взглянув на Сергея, женщина пожала плечами и, собрав медицинские принадлежности в сумку с большим красным крестом на боку, вышла.

— Сергеев, ты мне объясни, ты — идиот? — словно не замечая сидящего лейтенанта, обратился к сержанту особист. — Тебе же было сказано, позвать фельдшера, а ты кого привел?

— Так не было фельдшера, товарищ политрук. Чи я виноват, хто быв, того и позвал, — невольно приняв стойку смирно, ответил сержант и бросил на лейтенанта взгляд, полный такой злобы, что Сергей чуть снова не упал с табуретки.

— Вот она члену военного совета все об увиденном расскажет, тогда и узнаешь, кто виноват, — злобно усмехаясь, заметил политрук и тут же вскочил, словно подброшенный неведомой силой. — Товарищ батальонный комиссар…, - начал он доклад и замолчал, остановленный кем-то, невидимым Громовым. Из-за спины Сергея, неслышно ступая, вышел невысокий крепыш в форме кавалериста и знаками различия батальонного комиссара.

— Та-ак, — протянул он, осматриваясь. — Дмитриев и Сергеев. Опять вы, суки. Неуемная парочка — баран да ярочка. Точнее — два безмозглых барана. Липуете? [49] Так называлось на жаргоне работников НКВД/НКГБ создание ложных дел, приписываемых невиновным обвиняемым. Особенно было распространено до назначения Л. П. Берии наркомом. После его назначения было оправдано, возвращено из лагерей и ссылки — до трети осужденных в 1937-38 годах. Да еще с применением мер физического воздействия? Мало мне втыков за вас перепадало? А сейчас этим делом сам ЧВС фронта заинтересовался…

Изящная двухмоторная машина серебристого цвета совершенно не напоминала тот биплан, на котором Юрий попал в столицу. Конечно, до современных лайнеров, которыми летал последнее время бывший гендиректор, этому самолету было далеко, но все же чувствовалось, что это — пассажирский самолет, а не на скорую руку переделанный «кукурузник».

— Красивый, — обернувшись к сопровождающему, заметил Колганов.

— Да, неплохой. Пассажирский, типа ПС-84. Доставит нас прямо до места, там уже посадочную площадку приготовили.

— Рядом?

— Не волнуйтесь, чуть в стороне и прикрытие — как аэродром для завода. Не демаскирует.

Они взобрались по небольшой металлической лесенке внутрь. Стоящий у дверей летун в комбинезоне жестом пригласил их вглубь салона, где на смешных авиакреслах сидела дюжина человек, одетых, так же как они, в гражданские костюмы. Подниматься по наклонному голому дюралевому полу было непривычно и не слишком удобно, зато кресло оказалось намного лучше того, что он подсознательно ожидал. Никаких особых приспособлений, типа неудобных ремней через плечо, или рукоятки для откидывания спинки на кресле не оказалось. Стюардесса также не появилась, зато довольно таки громко загудели двигатели, разгоняя появившуюся было у Юрия сонливость. Разбег и взлет оказались неожиданно мягкими, практически малозаметными. Уши при наборе почему-то не закладывало, да и той изматывающей тряски на воздушных ямах, которую ждал Колганов, и которая так отравила ему предыдущий полет, тоже пока не наблюдалось. Поудобнее устроившись в кресле и с завистью заметив, что его сопровождающий уже спокойно дремлет, Юрий попытался смотреть в иллюминатор. Но и за бортом ничего интересного не происходило. Где-то внизу неразличимо для глаз медленно убегали за горизонт квадраты разноцветной земли, какие-то непонятные скопления, леса, чем-то похожие на изображения на географических картах. Облака, такие разнообразные при наблюдении с земли, отсюда казались одинаковыми, словно вывешенные на солнце для просушки пуховые перины. Посмотрев некоторое время, и соскучившись от наблюдаемого однообразия и, мягко говоря, не слишком тихого гула моторов, он задумался о своей дальнейшей судьбе. Понятно, что собираясь сюда, он подумал обо всем. Но это было там, в спокойном мире две тысячи десятого, на солнечном Кипре, в хорошем отеле.