Наталья Норд - ремя Вспомнить. Хроники Метрополии. Часть 1

Боги и демоны, как и прежде, рождались среди людей, участвуя в вечной игре - сражении добра и зла, души скользили по вечному циклу, и зависшие в Куртине пленсы искали дыры в Домах, чтобы присосаться к живым потокам. Даже у пленсов был шанс получить прощение и вновь родиться людьми. Но души бесовиков, обманывающих людей и превращающих их в носителей для жадных паразитов, становились проклятыми и скатывались в низ цепочки перерождений, воскресая неразумным зверьем или превращаясь в безмозглых тхуутов. У Толия не было шанса. У Торманта его тоже не будет, случись ему ошибиться. Поэтому он будет очень осторожен.

Жрец впустил слуг и обнял за плечи подавленного Гирма. Смахивая несуществующую слезу, Тормант поведал юноше об особом отношении к нему покойного пастыря. Молодой человек был ошеломлен, узнав, что вмиг превратился из бедного провинциала в одного из самых богатых владетелей Патчала. Он упал на колени перед мертвым 'благодетелем' и целовал его посиневшие пальцы. По добытым у лакея сведениям, Тормант знал, что Гирм не слишком тяготел к вере 'смерть победивших', и оставался при Толии лишь по необходимости и предсмертной просьбе отца-бесовика. Жрец предполагал, что молодой человек вряд ли захочет продолжить дело опекуна.

Тормант покинул дом на острове, но вначале на берегу озера заставил никчемыша проверить междумирье. Где бы ни находился дух мертвого пастыря, но на призыв медиума он не откликнулся.

432 год от подписания Хартии (сезон весны)

Филиб

Филиб обмакнул кончики пальцев в чащу с древесной краской у дверей зала, растопырил их, чтобы подсохла чернота. Он затравлено озирался вокруг, выдернутый из того смятения, в котором пребывал последние семидневы. Скулы уже зажили, но шрамы, оставленные Толием и перечеркнувшие татуированную строку, теперь долго будут видны. Словами младший чиновник признал всю свою вину, все ошибки, но надменного жреца, поднявшего на него руку, прощать не собирался.

Мать Филиба была бершанка, красавица, которую его отец, глуповатый, неуклюжий моряк, на свое счастье и несчастье выкупил из рабства. Бершанская кровь оказалась сильнее отцовой. Филиб был красив и мстителен. Если бы Толий сам не сдох, Филиб нашел бы способ с ним поквитаться.

Да, он совершил глупейший промах, но разве он провалил важное задание в одиночку? Вся его вина лишь в том, что он послушал Лакдама и согласился на его план.

Табеллион в Предгорье вел себя, как столичный аристократ, плетя интриги, играя и жеманясь, а в результате сам себя переиграл и перехитрил. Весь план его - обвинить владетеля Тай-Брела в измене и устроить показательный суд над посягающими на корону - с первых дней показал свою несостоятельность. Таймиир не пошел на уступки, наоборот, настроил против бесовиков всех окрестных именитых. Местные устроили паломничество к выкопанному из земли гробу Добрейшей. Никто не поверил в самоубийство одной из подозреваемых в заговоре девиц, которую Лакдам выбрал, ткнув наугад пальцем. (Оказалось, ткнул в самую набожную и благопристойную, и Предгорье тут же обвинило бесовиков в убийстве.) Марф, такой же безумный, одержимый смертью поклонник одной строки, нанятый Лакдамом в каком-то зловонном кабаке, успел только отчитаться табеллиону, что устранил возможную наследницу Магреты, прежде чем сгинуть в коварных горах. А тут еще по пути в столицу тело королевы сгорело, и сам старший табеллион погиб. Оставшиеся девицы разбежались кто куда, и Филиб, как мальчишка перед поркой, стоял перед Высшим на коленях и доказывал, как опасны воспитанницы Магреты, как полнятся слухами северные земли. Если бы Лакдам согласился на егоплан, девушек посадили бы в карету и вывезли в тихое место, 'поговорили' бы с ними по душам, а потом упокоили бы по-тихому, наврав что-нибудь опекуну.

Толий кривился и распекал поклонника, а потом, размахнувшись, оцарапал ему лицо поперек татуировки шипастым кольцом - Филиб принял унижение внешне покорно, но скрипя зубами от ярости.

В день, когда горожане попытались восстать против смерть победивших, Филиб вдруг разглядел в толпе знакомый силуэт. Нет, уж эту девицу он ни с кем не перепутал бы - в Тай-Бреле он насмотрелся на нее вдосталь. Тайила из рода Нами мелькнула у стены и пропала в людской массе. Он видел ее рядом со слугой господина Торманта Эшира, нынешнего духовника короля. Что делала рыжая на площади? Что связывало ее с убогим мальчишкой? Если в Тай-Бреле Филиб сомневался в ее причастности к заговору против короля и родстве с Магретой, то сейчас он был готов поверить во что угодно, даже в то, что девица сама устроила всю эту заваруху у пятихрамья, поведя за собой людей и шпионя за смерть победившими. До Филиба еще сезон назад доходили слухи из Озорного Патчала о том, что там объявилась и мутит народ самозваная наследница. Поклонник знал, как рождаются такие сплетни, и внимания особого на то, что болтают 'фартушники', не обращал, полагая, что и до столицы докатились северные байки, но теперь досужие россказни представились ему в другом свете.

Филиб знал, какая сила могла таиться в рыжеволосой красавице. От таких мужчины забывали и про долг, и про собственную жизнь. В замке, видя его, она пробегала мимо, опустив взгляд, словно случайно обдавая его благоуханием волос и чистого девичьего тела, прятала сине-зеленые глаза и ежилась, когда он смотрел на нее в упор. Дай она ему один хоть знак, хоть раз намекни на благосклонность, и он мог увлечься, и тогда погиб бы, продал бы за нее то, что осталось от его души. Но девушка боялась поклонника двух строк, не обманутая его чувственной внешностью. Филиб же ощущал исходящую от нее опасность, зная, как надо страшиться тех женщин, в которых боги соединяли воедино целомудрие и красоту. Он верил как в существование живых богов (противоположных Домину), так и в то, что чистота в женщине, неважно, девица она или уже замужняя, давала ей покровительство Богини-Матери, Вечной Девы, Защитницы. Бершанка, давшая жизнь Филибу, много лет прожила бок-о-бок с восточными племенами, и кроме своего Шмея, поклонялась еще и его супруге, Лакаше. Тьма, говорила она, не любит власть добродетельной женщины. Филиб запомнил. Теперь он, привлеченный другой, опасной, но прибыльной верой, пользуясь своей бесовской привлекательностью, любил мужским естеством уничтожать добродетель в девицах, посвящая победы своему Повелителю, одолевшему саму Смерть.

Воротившись в Патчал ни с чем, Филиб получил от Марфа посланную вслед весточку и почти с облегчением узнал о гибели рыжеволосой. Оказалось, рано радовался. Теперь, после драки на площади, Тайила Нами занимала все его мысли. Как же случилось, что по-змеиному изворотливый поклонник одной строки Марф упустил свою добычу? Филиб знал о его тайной страсти к смертоубийству, презренное ремесло окаянника приносило не только деньги, но и удовольствие. Для него не было ничего слаще того, чтобы заглянуть в глаза жертвы, сомкнув пальцы на ее шее, наблюдая, как уходит из них жизнь. Почему 'лиса' смогла избежать участи своей пухленькой подружки? Филиб понял, что не может уже молчать об опасности, исходящей от девицы из рода Нами. Как раз, когда из-за смерти Высшего был созван жреческий синклит, младший чиновник решился выступить перед ним с докладом.