Стивен Кинг - Извлечение троих

Уильям Вилсон, имя которого обессмертил Эдгар По, заматывал Эдди двадцать минут. Дверь в туалет в самолете откроют минут через пять, максимум — семь.

— Я не успею снять это дерьмо, — сказал он шатающемуся человеку. — Я не знаю, кто ты и где я, но здесь слишком много ленты, а времени слишком мало.

Дир, второй пилот, посоветовал капитану Мак-Дональду прекратить барабанить в дверь, когда тот, разозленный тем, что 3А ему не отвечает, принялся молотить в нее со всей силы.

— Куда он денется? — резонно заметил Дир. — Что он там делает? Хочет спустить себя в унитаз? Не пролезет.

— Но если он… — начал было Мак-Дональд.

Дир, который и сам иной раз баловался кокаином, сказал:

— Если он нагружен, то нагружен плотно. Он не сможет избавится от всего.

— Отключите воду, — спохватился внезапно Мак-Дональд.

— Уже отключили, — успокоил его штурман (который тоже при случае не отказывался нюхнуть). — Но по-моему, это уже неважно. Растворить порошок в сливных баках можно, но нельзя сделать так, чтобы он испарился. — Они все столпились у двери в туалет, с табличкой «ЗАНЯТО», язвительно горящей наверху, и говорили друг с другом, понизив голос. — Ребята из АБН осушат толчок, возьмут пробы, и парень влип.

— Он всегда может сказать, что кто-то там был до него, а он вообще ничего не знает, — Мак-Дональд был на пределе, даже голос его срывался. Ему не хотелось болтать; ему хотелось действовать, прямо сейчас, несмотря даже на то, что еще не все пассажиры вышли из самолета, причем кое-то поглядывал на команду и стюардесс, столпившихся у двери туалета, с любопытством и явно не праздным. Но, с другой стороны, всякое неосторожное действие может действительно вызвать панику среди пассажиров, которые, пусть и не отдавая себе отчета, всегда в глубине души опасаются террористов. Мак-Дональд понимал, что его штурман и бортовой инженер правы на сто процентов. Был уверен, что эта дрянь упакована в пластиковые мешки, на которых останутся отпечатки пальцев, и все же в сознании у него выли сирены тревоги. Что-то было не так. Что-то внутри у него продолжало вопить: «Это трюк! Хитрый трюк!», — как будто парень из 3А был каким-нибудь шулером-игроком с тузами, заготовленными в рукаве.

— Он не пытается спустить воду, — заметила Сьюзи Дуглас. — Он не пытается даже открыть кран. Мы бы услышали, если бы он это делал. Я что-то слышу, но…

— Лучше уйди отсюда, — резко бросил Мак-Дональд и покосился на Джейн Дорнинг. — И ты тоже. Мы сами с ним разберемся.

Джейн повернулась, чтобы уйти. Щеки ее пылали.

Сьюзи спокойно сказала:

— Это Джейн засекла его, а я заметила эти пакеты у него под рубашкой. Я думаю, что нам лучше остаться, капитан Мак-Дональд. Потом, если желаете, можете подавать рапорт о нарушении субординации. Я только хочу вам напомнить, что мы сейчас препираемся из-за того, что действительно может вызвать большую бучу у них в АБН.

Их взгляды скрестились, как камень со сталью, высекая искры.

— Я уже раз восемнадцать летала с вами, Мак, — сказала Сьюзи. — Я стараюсь быть вашим другом.

Еще мгновение Мак-Дональд смотрел на нее, а потом кивнул:

— Хорошо, оставайтесь. Я только хочу, чтобы вы обе отошли на один шаг к кабине.

Он приподнялся на цыпочки, оглядел салон: конец очереди на выход только выполз из туристического в бизнес-класс. Еще две минуты, максимум — три.

Потом капитан повернулся к служащему аэропорта, который стоял с той стороны люка и наблюдал за ним. Тот тоже, должно быть, почувствовал что-то неладное: вынул рацию и держал ее наготове.

— Скажи ему, чтобы вызвал сюда таможенников, — тихонько обратился Мак-Дональд к штурману. — Человека три-четыре. Вооруженных. Немедленно.

Штурман, улыбаясь во весь рот и рассыпаясь в извинениях, продрался через очередь пассажиров и что-то тихонько сказал служащему аэропорта. Тот поднес рацию к губам и передал сообщение, понизив голос.

Мак-Дональд, который в жизни не принимал ничего сильнее аспирина, да и то — только изредка, повернулся к Диру. Губы его были плотно сжаты в тонкую белую линию, похожую больше на шрам.

— Как только выйдет последний из пассажиров, мы сразу вскрываем сортир, — сказал он. — Не дожидаясь таможенников. Тебе понятно?

— Вас понял, — ответил Дир и поглядел на хвост очереди, переместившийся в салон первого класса.

— Возьми нож, — сказал стрелок. — У меня в сумке.

Он сделал жест рукою, указывая туда, туда, где на песке валялась потрескавшаяся кожаная сумка. Даже не сумка, а большой мешок, какие, в представлении людей нормальных, таскают с собою хиппи, когда гуляют по тропам Аппалачей и торчат от природы (и частенько — от косячков с марихуаной). Только этот мешок выглядел очень даже реальным. Сразу видно, что он побывал в долгих, тяжелых и даже отчаянных странствиях.

Указал рукой, но не пальцем. Просто не мог указать пальцем. Теперь Эдди понял, почему правая рука у этого человека замотана грязной тряпицей: на ней не хватало пальцев.

— Возьми нож, — повторил он. — Разрежь ленту. Только смотри не поранься. Это несложно. Будь осторожен, но постарайся все-таки побыстрее. У нас мало времени.

— Да, я знаю. — Эдди опустился на колени в песок. Все это — не на самом деле. Вот оно что! Как сказал бы великий мудрец и выдающийся наркоман Генри Дин: Тип-топ, ля-ля, ку-ку, кувырок через башку, жизнь — это фикция, мир — это ложь, так что ты отрывайся, покуда живешь.

Все это — не на самом деле. Просто бредовый, на удивление живой сон. Так что лучше всего притухнуть и пусть все идет, как идет.

Разумеется, это сон. Он уже потянулся к молнии — или там, может быть, будет «липучка» — на «сумке» этого человека, и вдруг с изумлением увидел, что она зашнурована ремешками из сыромятной кожи. Кое-где ремешки были порваны и связаны аккуратными узелками, маленькими, чтобы они проходили сквозь кольцеобразные петли.

Эдди развязал верхний узел, открыл сумку и нашел нож под сыроватым куском материи, в который были завернуты патроны. Он поглядел на нож, и у него перехватило дыхание. Одна рукоятка чего стоит… чистое серебро, серовато-белое с мягким блеском, украшенное гравировкой изумительного узора, который притягивал взгляд…

Боль взорвалась в ухе, проревела в мозгу. Перед глазами поплыли клочья красного тумана. Он неуклюже свалился на открытую сумку, тяжело ударился о песок и поднял глаза на бледного человека в обрезанных сапогах. Это не сон. На умирающем лице горели голубые глаза, и эти глаза не лгали.

— Будешь потом восхищаться, Узник, — сказал стрелок. — Сейчас просто возьми его и разрежь ленту.

Эдди чувствовал, как распухает ухо.

— Почему ты все время так меня называешь?

— Режь ленту, — мрачно проговорил стрелок. — Если они ворвутся в нужник, а тебя там не будет, тогда, есть у меня подозрение, тебе придется пробыть здесь гораздо дольше. Ты даже не представляешь, как долго. А мой хладный труп составит тебе компанию.