Стивен Кинг - Легенды

— Ну?

— Вам... э-э... вам не кажется, что побеждать из года в год несправедливо по отношению к остальным?

Бабаня Громс-Хмурри задумчиво осмотрела пол, потом потолок.

— Нет, — наконец сказала она. — Я лучше их.

— А вам не кажется, что это отбивает у других участниц охоту состязаться?

Вновь последовал внимательный обзор пола и потолка.

— Нет, — сказала бабаня.

Но все с самого начала знают, что первого места им не видать.

— Я тоже.

— Да нет же, вы наверняка...

— Я имела в виду, я тоже с самого начала знаю, что первого места им не видать, — уничтожающим тоном перебила бабаня. — А надо им браться за дело с уверенностью, что победы не видать мне. Нечего удивляться проигрышу, если не умеешь верно настроиться!

— Но это охлаждает их пыл.

Бабаня, казалось, была искренне удивлена:

— А что им мешает бороться за второе место?

Летиция не сдавалась.

— Вот в чем мы надеемся убедить вас, Эсме: примите почетную отставку. Вы вполне могли бы произнести небольшое напутственное слово, вручить приз и... и, пожалуй, даже... э-э... войти в состав судейской коллегии...

— А будут судьи? — удивилась бабаня. — У нас никогда не было судей. Просто все знали, кто победитель.

— Ага, — подтвердила маманя. Ей вспомнились сцены в финалах одного или двух Испытаний. Когда побеждала бабаня Громс-Хмурри, всем это было ясно как день. — Истинная правда.

— Это был бы очень красивый жест, — продолжала Летиция.

— Кто решил, что должны быть судьи? — поинтересовалась бабаня.

— Э-э... комитет... то есть... ну... нас собралось несколько человек. Дабы не пускать на самотек...

— Ага. Понятно, — кивнула бабаня. — А флажки?

— Простите?

— Вы, конечно, развесите гирлянды таких маленьких флажков? И, может быть, организуете продажу каких-нибудь яблок на палочках?

— Разумеется, мы по мере сил украсим...

— Хорошо. Не забудьте про костер.

— Ну, если все пройдет славненько и гладенько.

— Ага. Что ж. Все пройдет очень славненько. И очень гладенько, — пообещала бабаня.

Госпожа Мак-Рица не сумела подавить вздох облегчения.

— Значит, все замечательно устроилось, — сказала она.

— Разве? — спросила бабаня.

— Мне казалось, мы договорились, что...

— Да что вы? Неужто? — Бабаня выхватила из очага кочергу и яростно ткнула ею в огонь. — Я еще подумаю.

— Хозяйка Громс-Хмурри, могу я пойти на откровенность? — спросила Летиция.

Кочерга замерла на полдороги.

— Ну?

— Видите ли, времена меняются. По-моему, теперь я поняла, отчего вам кажется, будто непременно нужно быть властной и суровой, но поверьте мне, если я скажу вам по-дружески: вам станет гораздо легче, если вы капельку смягчитесь и постараетесь держаться чуточку любезнее — вот как присутствующая здесь наша сестра Гита.

Улыбка мамани Огг окаменела и превратилась в маску. Летиция как будто бы не заметила этого.

— Похоже, все ведьмы на пятьдесят миль в округе трепещут перед вами, — продолжала она. — И надо признать, вы обладаете многими ценными умениями, но, чтобы быть ведьмой, в наши дни вовсе не обязательно притворяться старой злючкой и пугать людей. Я говорю вам это как друг...

— Будете проходить мимо, заглядывайте, — оборвала ее бабаня.

Это был знак. Маманя Огг торопливо поднялась.

— Я полагала, мы обсудим... — заартачилась Летиция.

— Я провожу вас до дороги, — поспешно вызвалась маманя, выволакивая товарок из-за стола.

— Гита! — резко окликнула бабаня, когда компания уже была у дверей.

— Да, Эсме?

— Ты потом вернешься.

— Да, Эсме.

И маманя кинулась догонять троицу, уже шагавшую по дорожке.

Походку Летиции маманя определяла для себя как «решительную», Неверно было бы судить о госпоже Мак-Рице по пухлым щечкам, встрепанным волосам и дурацкой привычке всплескивать ладошками во время беседы. В конце концов, ведьма есть ведьма. Поскреби любую, и... и окажешься нос к носу с ведьмой, которую только что поскреб.

— Несимпатичная особа, — проворковала Летиция. Но это было воркование крупной хищной птицы.

— Вот тут вы попали в точку, — согласилась маманя, — только...

— Пора щелкнуть ее по носу!

— Ну-у...

— Она ужасно с вами обращается, госпожа Огг. Безобразно грубо! С замужней женщиной таких зрелых лет!

На мгновение зрачки мамани сузились.

— Такой уж у нее характер, — сказала она.

— На мой взгляд, мелочный и гадкий!

— Ну да, — просто откликнулась маманя. — Так часто бывает. Но послушайте, вы...

— Гита, подкинешь чего-нибудь для буфета? — быстро вмешалась кума Бивис.

— Что ж, пожалуй, пожертвую пару бутылок, — ответила маманя, теряя запал.

— О, домашнее вино? — оживилась Летиция. — Славненько!

— Ну да, вроде того. Ну, вот уже и дорога, — спохватилась маманя. — Я только... я только заскочу обратно, скажу спокойной ночи...

Бабаня замялась. Маманя ничуть не сомневалась, что все перечисленное имело под собой естественные причины, но полагала, что бабаня знает о ее подозрениях и что сейчас гордость в ее душе борется со скромностью...

— Все может быть, — уронила в пространство бабаня.

— Знаешь, кто так смотрит? Тот, с кого станется пойти на Испытания и... что-нибудь учинить... — решилась маманя.

Под гневным взглядом ее подруги воздух так и зашипел.

— Ах вон что? Вот как ты обо мне думаешь? Говори да не заговаривайся!

— Летиция считает, надо идти в ногу со временем...

— Да? Я и иду в ногу со временем. Мы должны идти в ногу со временем. Но кто сказал, что время нужно подпихивать? По-моему, тебе пора, Гита. Хочу побыть наедине со своими мыслями!

Мысли мамани, когда та с легким сердцем бежала домой, были о том, что бабаня Громс-Хмурри рекламы ведьмовству не сделает. Да, конечно, она, вне всяких сомнений, одна из лучших в своем ремесле. В определенных его областях — определенно. Но, глядя на бабаню, девчонка, едва вступающая в жизнь, непременно скажет себе; так вот что это такое. Пашешь как лошадь, во всем себе отказываешь — а что в награду за тяжкие труды и самоотречение?

Бабаню нельзя было упрекнуть в излишней любезности, зато гораздо чаще, чем симпатию, она вызывала уважение. Впрочем, люди привыкают с уважением относиться и к грозовым тучам. Грозовые тучи необходимы. Но не симпатичны.

Облачившись в три байковых ночных рубашки (заморозки уже нашпиговали осенний воздух ледяными иголочками), маманя Огг отправилась спать. И на душе у нее было тревожно.

Она понимала: объявлена война. Бабаня, если ее разозлить, была способна на жуткие вещи, и то, что кара падет на головы тех, кто ее в полной мере заслужил, не делало их менее жуткими. Маманя знала: Эсме замышляет нечто ужасное.

Сама она не любила побеждать. От привычки побеждать трудно избавиться. К тому же она создает опасную репутацию, которой тяжело соответствовать, и ты идешь по жизни с тяжелым сердцем, постоянно высматривая ту, у которой и помело лучше, и с лягушками она управляется быстрее.