Тимофей Печёрин - Изгои Таэраны

Так что остаток пути по Мид-Брангу прошел для всех четверых более-менее спокойно; даже эльфы начали привыкать к близости большого количества воды. Затем лодка достигла Трома — главной реки материка… и вот там-то прежнее спокойствие вскоре отошло в прошлое.

И дело было не только в том, что течение Трома было более сильным, а пороги и прочие препятствия попадались чаще. Вдобавок и к тому, и к другому именно на Троме произошла та встреча, избежать которой не желал бы разве что безумец или самоубийца.

Случилось это уже на второй день сплава по великой реке. Сперва Леандор, как самый зоркий из четверых, увидел на горизонте движущуюся точку. Затем точка приблизилась, став очень даже различимой для остальных… и оказалась другой лодкой — огромной, с загнутым кверху носом и бортами, раскрашенными ярко и угрожающе. Не требовалось много ума, чтобы знать: подобные суда имелись только у одного из таэранских народов. Какого именно — все четверо поняли почти сразу.

Орков на борту имелось не меньше дюжины. Вцепившись в весла, они яростно гребли против течения, двигая свою лодку прямо навстречу суденышку четырех путников. Те, в свою очередь, попытались избежать этой встречи, разминуться, отгрести от пути следования орочьей лодки подальше. Но не тут-то было.

Когда оба судна почти поравнялись, орки отозвались громкими и воинственными воплями. Похоже, они возвращались с набега; возвращались несолоно хлебавши или просто со скудной добычей. А лишние четыре пленника показались им неплохим подспорьем к уже награбленному. Ведь, как известно, работорговля — один из излюбленных промыслов зеленокожих. Бывали даже случаи, чтоб орки продавали своих пленников… их же близким. Если, конечно, те могли предложить достойную цену.

— Просим вашу волшбу, высочество, — обратился к Леандору Даррен, когда лодка орков пошла на сближение. Сам он уже держал наготове меч.

Плеть Холодного Пламени хлестнула зеленокожих наотмашь, выкинув троих из них за борт. Ударивший следом Невидимый Пресс едва не перевернул орочье судно… впрочем, оно все же устояло. Ирайа вздумала было снова призвать свой новый дар, но тщетно: ее крик в этот раз оказался просто криком.

Могучие зеленые руки внезапно высунулись из воды и ухватились за борт лодки четырех путников. Большего один из орков, выброшенных в воду, сделать не смог: одну из его рук пронзил кинжал Ирайи. Силы, полученной от боли зеленокожего, ей должно было хватить на простенькие чары.

И хватило: несколько метательных ножей, ринувшихся в сторону злосчастной четверки, очень быстро замедлили свой полет и один за другим попадали в воду. Орки отреагировали дружным ревом, похожим на вопли раненых медведей, после чего изо всех сил рванули лодку, грозя раздавить утлое суденышко противников.

Леандор хлестнул Плетью еще раз и потянулся за саблей. Крепче сжал меч и Даррен — хоть он и не обольщался по поводу своих шансов против более чем десятка воинов. Но все оказалось гораздо проще: когда лодка орков подошла почти вплотную, зеленокожие выбросили сети.

— Ненавижу эти штуки! — успел простонать Леандор.

Четырех путников, мгновенно оказавшихся опутанными чуть ли не до полной неподвижности, стащили с лодки прямо в студеную воду Трома. Они бы наверняка утонули… если бы орки почти сразу не вытащили своих новых пленников обратно. Точнее, на борт уже своей лодки; вытащили — и бросили словно кули с мукой. Самый крупный из орков прокомментировал это довольным рыком; Даррен, немного знакомый с наречием зеленокожих, перевел его возглас как «отличная рыбалка!».

Точнее сказать, перевел бы — вот только и самому наемнику, и его спутникам в тот момент было не до переводов орочьей речи. Далеко не до этого.

Как нередко бывает, великая, чуть ли не главная в жизни удача ходит совсем рядом с величайшим же провалом, со смертельной опасностью и ловушкой, из которой крайне трудно найти выход. И в которую загоняют человека его же собственная дурная голова и свои же беспокойные ноги. Таков уж закон бытия — и в непреложности этого закона леди Долабелла успела убедиться не единожды.

Не сделал он исключения и в тот злополучный вечер.

Несомненной удачей и удачей немаленькой тогда стало приглашение Долабеллы на званый ужин в дом Магистра Ольгерда. С какой целью затеял этот ужин сам Магистр, женщине-стратегу было неведомо. Но одно то, что на него были приглашены многие влиятельные люди города, включая нового бургомистра, не могло оставить Долабеллу равнодушной. Во всяком случае, смысла отказываться от приглашения не было… даже при отсутствии у леди стратега дополнительных мотивов.

А мотивы были и немаленькие. Потому как в разоблачение подозрительных деяний главы Ордена леди Долабелла включилась активно и не без энтузиазма. Проникновение же в дом Магистра, по ее мнению, вполне могло пролить свет на эти деяния. Так что ужин, устроенный Ольгердом, и тем паче приглашение на него Долабеллы, последняя могла считать крупной своей удачей. Точнее, не ужин как таковой, а саму возможность наведаться к Магистру в гости.

Многочисленность приглашенных была Долабелле на руку. В перерыве в застолье, когда те разбрелись по гостиной и принялись неторопливо обсуждать свои дела, леди стратег смогла покинуть благородное собранье почти незаметно и без нареканий. В то время как купцы лениво обменивались мнениями о ценах на то и на се, члены Ратуши рассуждали о новых законах и вакантных должностях, немногочисленные дворяне по обыкновению предавались изысканной похвальбе, а дамы мусолили очередную сплетню. И никому не было дела до одной из гостий, вздумавшей отлучиться по каким-то своим делам.

Второй удачей Долабеллы за этот вечер стало обнаружение одного из портретов Магистра в коридоре… точнее сам факт, что оный портрет не остался для леди незамеченным.

Конечно, сама по себе эта картина не представляла из себя ничего особенного. Просто портрет маслом; вдобавок, неизвестный художник заметно приукрасил внешность Магистра. Ольгерд на картине выглядел как-то выше, стройнее и, как это ни странно, моложе себя настоящего — притом что печать опыта и мудрости на его лице как раз никуда не девалась.

«Ты прав, — мысленно и не без одобрения обратилась Долабелла к человеку на портрете, — внешность в этом мире — это… почти все».

В картине имелся только один дефект — причем даже не в самом портрете, а в той незначительной неровности с которой он был повешен на стену. Незначительной и тем более неумышленной она могла показаться кому угодно, но только не стратегу Серого Ордена. Не человеку, привыкшему не упускать из виду ни одной мелочи. Слишком хорошо Долабелла знала Магистра, чтобы понимать: не случайная эта неровность; не тот человек Ольгерд, чтобы допускать у себя дома хотя бы такое подобие бардака.