Андрей Петерсон - Некромант

Осси стояла, замерев как изваяние. Она не обращала внимание ни на что: ни на ударившее рядом с ней в стену кресло, с размаху запущенное туда распоясавшимся ветром, ни на открывшееся в провалах над головой высокое небо, ни на истошные вопли хилависты, жавшегося к ее ногам.

Все ее внимание было нацелено на серую фигуру в конце зала, и на нее же были направлены пальцы вскинутой параллельно полу руки. Той самой, где теперь красовался грубый желтоватый коготь, и той самой, что была украшена перстнем некромансера. Он-то и управлял выпущенной на волю смертью.

Черные гейзеры взметнулись выше колонн, которые ничего больше уже не поддерживали, и теперь били прямо в холодное осеннее небо, растворяясь где-то в вышине. Но от самых их оснований тянулись к обездвиженной фигуре серой вдовы тонкие жгутики-каналы, по которым утекало сейчас время церковницы.

Все, что не свершилось и все, что предначертано ей было, сейчас растворялось в безбрежном океане смерти, не оставляя ни воспоминаний, ни тоски по несбывшемуся. Остаток отмеренной ей жизни исчезал и таял, как дым на холодном ветру.

Осси чувствовала, как слабеет ток этих неслучившихся событий, как все реже бьется сердце серой вдовы, в один миг постаревшей сразу на несколько десятков лет, и как мало сил остается в ее немощном теле. Жизнь покидала ее. Стремительно и навсегда.

А когда она ушла почти вся, и осталось ее лишь последняя ничтожная капля, Осси опустила руку. А точнее — просто уронила ее. У нее у самой-то сил уже ни на что не хватало…

Стих и затаился где-то до поры лихой ветер. Опали и исчезли гейзеры — черные вестники смерти. На зал опустилась мягкая вязкая тишина, и только немного шуршали, осыпаясь, последние камешки, да чуть поскрипывала разбитая стрельчатая рама. Остатки некогда роскошных стен, сиротливо топорщились над усеянным обломками мебели полом, а у дальней стены лежала бесформенным кулем серая вдова. И до смерти ей оставалось всего ничего: вздох-другой. Может десять.

Осси нагнулась, подобрала выбитый хлыстом посох и медленно направилась к дверному проему. Мелкие осколки разноцветного стекла и прозрачного, как слеза хрусталя, тихо похрустывали под ногами, а сзади неслышно, как тень, полз хилависта.

Неожиданно ясные карие глаза в окружении старушечьих морщин смотрели пристально, хотя и видно было, что удерживать и фокусировать взгляд вдове удается с большим трудом.

– Осси… Это все-таки ты… — голос ее был слаб, и больше походил на сиплый шепот. Хорошо хоть в зале теперь тихо стало, да и то чтобы хоть что-то разобрать пришлось почти к самым ее губам наклониться.

– Видишь, как нам свидеться пришлось… Сколько времени прошло…

– Мы знакомы? — Осси подалась назад, чтобы увидеть ее целиком.

Она всматривалась в морщинистое лицо старухи, в глубокие, резкие складки около тонких потерявших цвет губ, в острый, прошитый фиолетовыми прожилками нос, в сухую, покрытую струпьями и пигментными пятнами кожу на шее, в глаза…

Глаза.

Было в них что-то…

Что-то знакомое и… очень-очень далекое.

Но, впрочем, если и правда было что-то, то было это давно, и прошедшие с тех пор годы выпарили это без остатка, а смерть Эйриха, Аула и дымный хлыст вкупе с группой поддержки и вовсе все это заслонили.

– Нет, — решительно мотнула головой Осси. — Не узнаю. Но ты убила Эйриха…

Старуха мотнула головой, пытаясь что-то возразить, но Осси и слушать ничего не хотела:

– … и меня пыталась. И мне нет дела, до того — кто ты!

– Рола, — попыталась улыбнуться старуха. — Ролинна. Помнишь?

Рола… Ролинна Фер Нолла… Лучшая подруга далекого детства. Маленькая нескладная девчушка с вечно падающей на глаза челкой… Монастырская школа… Детские слезы и дождь… Тогда тоже шел дождь… Дождь… Эйрих!

Осси качнула головой:

– Мне все равно… Ты — не она. Она бы никогда этого не сделала.

– Я не могла… — слова звучали все тише, то и дело прерываясь хрипом и неровным дыханием. — Мне приказали… Я не знала, что это ты… Помоги… Помоги мне…

Осси смотрела на высохшее посеревшее лицо, ввалившиеся щеки и глаза, на побелевшие, будто обсыпанные мелом волосы, и пыталась найти в себе силы удержаться. Всколыхнуть, пробудить дремлющие глубоко внутри нее чувства, воспоминания или хотя бы простую человеческую жалость. Она смотрела в широко распахнутые, слезящиеся глаза старухи, но видела только дождь и лесную дорогу.

– Помоги… Вспомни… Мы же подругами… были…

Осси чувствовала запах ее страха даже сквозь гнилостный дух разложения. Если бы только можно было вернуть все назад… На год. На два. В ту далекую осень… Она бы кинулась к ней, обняла, расцеловала бы, а потом зарылась лицом в ее черные как смоль кудри, и рассказала бы, как часто вспоминала, как скучала…

Тогда. Но не теперь…

– Вспомни… Вспомни Лато и Сфинкса… Мы же поклялись тогда… Вспомни…

Лато… Ей было десять или, может, уже одиннадцать — сейчас уже по прошествии стольких лет все перепуталось, и с уверенностью Осси сказать не могла. Хотя скорее, наверное, все-таки одиннадцать, а, значит, Роле — двенадцать… Да, наверное, так и было…

Щенков они нашли вместе и совершенно и, в общем-то, совершенно случайно. Однажды вечером Рола, проходя мимо конюшни, (а ухаживать за лошадьми было обязанностью старших, и Осси им ужасно тогда завидовала) услышала из-под дома тихий и очень жалобный писк. Отставив в сторону ведро с водой, которое она тащила от самого колодца, Рола сунула голову в узкое, расположенное над самой землей подвальное оконце, но рассмотреть в кромешной темноте ничего не смогла и побежала за подругой.

Этим же вечером, вооружившись обломанным на конце кинжалом и старой подковой, и утащив с кухни огарок свечи, девочки пробрались в подвал. Попали они туда все через то же окошко, просто наскоро прочитав подходящую по случаю молитву, и рыбкой нырнув в скулящую пустоту. При этом, Осси, как более смелая и отчаянная, первой туда спрыгнула, а Рола в это время ее страховала, сжимая в кулаке обломок клинка. Но оружие им не понадобилось.

В углу за досками и разбитыми ящиками лежала Банта — старая косматая псина. Бока ее тяжело вздымались, то и дело нервно подрагивая, а печальные глаза слезились. Она умирала.

А рядом, тыкаясь ей в пузо незрячими тупыми мордочками, и отчаянно пища, копошились два маленьких живых комочка. Белый и серый. Сфинкс и Лато.

Увидев девочек Банта тихо заворчала, лизнула своим холодным шершавым языком Осси, будто завещая ей свое потомство, и тихо прикрыла глаза. В последний раз.

Щенков девочки выходили. Чего им это стоило — лучше не вспоминать, но как бы то ни было — они выжили и за полгода здорово подросли. Все это время Рола и Осси прятали их от всех, пробираясь к ним по вечерам, соблюдая всю возможную осторожность. Это была их тайна. Не первая и не последняя, но на тот момент самая главная.