Кэтрин Куртц - Хроники Дерини

— Вы провели в дороге много часов, Аларик. Вам, должно быть, надо отдохнуть?

Морган, кажется, услышал.

— Я плохо буду спать сейчас, мой принц. Последние три дня были худшими в моей жизни — почти такими же, как тогда, после смерти вашего отца, а в чем-то еще хуже. Я не думал, что может быть что-то хуже, — а вот случилось.

Келсон опустил голову: никогда он не видел своего учителя в таком состоянии. Морган говорил так, будто Келсона не было здесь.

— Когда придет официальное извещение об отлучении, вы не должны будете видеть нас, Келсон, не то и вас отлучат. И принимать нашу службу — тоже. А если, того и жди, будет отлучен весь Корвин, я даже не моту обещать вам помощи моих подданных. Скорее всего, начнется гражданская война. Я… я не знаю, что делать.

Келсон подошел к Моргану и тронул его за плечо, указав на постель в углу.

— Давайте не будем об этом сейчас. Вам нужен отдых. Почему бы вам не прилечь, а я, когда нужно будет, разбужу вас. Потом вы решите, как быть.

Морган кивнул и позволил уложить себя в постель, отстегнув и бросив на пол меч. Наконец он заговорил о Бронвин.

— Она была такой молодой, Келсон, — шептал он, пока король расстегивал и снимал с него плащ. — А Кевин — он ведь не Дерини, и вот тоже умер. И все из-за этой бесчувственной ненависти, этого разделения.

Он лег и закрыл глаза, укрывшись с головой парчовым покрывалом.

— Темнота подступает с каждым днем, Келсон, — шептал он, заставляя себя расслабиться. — Она идет отовсюду. Единственное, что сдерживает ее, — это вы, я и Дункан…

Убедившись, что он заснул, Келсон сел на край постели и долгое время молча смотрел налицо генерала, потом положил руку ему на лоб. Очистив от всего лишнего свои мысли, он закрыл глаза и сосредоточился.

Усталость… горе… боль… начиная с первых новостей, когда Дункан появился в Короте. Страх. Отлучение Корвина и тревога за своих людей… Разведывательная поездка Дерри. Покушение, смерть Ричарда Фицуильяма. Рассказ Дерри о Варине и его чудесах… Воспоминания о Брионе, о том дне, когда Келсон родился… Бесплодные поиски в разрушенной церкви…

Святой Торин… отрава, пленение, хаос и темнота, смутные воспоминания… Ужас от полного бессилия, дорога, простительное довольство собой, когда силы вернулись… А потом боль от потери любимой сестры, кузена… И сон, забвение — хотя бы на несколько часов — спокойнее… тише…

Келсон с дрожью отдернул руку и открыл глаза. Морган спал теперь мирно, раскинувшись на середине кровати; он не пошевелился, когда Келсон, встав, укрыл его сверху еще плащом, который до этого держал в руках, погасил свечу над кроватью и вернулся к себе за стол.

Следующие часы будут весьма трудными, особенно для Моргана и Дункана. Но прежде всего необходимо упредить наступление хаоса. И ему нужно выстоять, пока Морган не сможет снова прийти на помощь.

Посмотрев последний раз на спящего Моргана, Келсон сел за стол и взял лежащий перед ним пергамент, вновь повернув его лицевой стороной. Он также взял перо и бумагу, которую составляли они с Дерри, когда Морган приехал.

Надо обо всем дать знать Нигелю. О смерти Бронвин и Кевина, об отлучении, об угрозе войны на два фронта. Внутренняя смута в Гвиннеде так на руку Венциту, воителю Дерини.

Келсон вздохнул и перечитал письмо. Новости были ужасны, как ни взгляни; он не знал, с чего начать.

Дункан стоял один на коленях в маленькой башне церкви Святого Тейло и смотрел на лампады перед алтарем. Он отдохнул, воспользовавшись способами Дерини для снятия усталости, и физически чувствовал себя бодро. Но хотя он был вымыт, выбрит и опять совершал богослужение — сердце его не лежало к тому, что приходилось делать. Не имел он права надевать эту черную шелковую сутану, не должен был служить мессу.

«Тоже мне, служитель Божий», — подумал он иронически. Была и другая причина, по которой он делал это с неохотой: в глубине души ему нравилось его положение в последнее время, и ему не так уж хотелось вновь возлагать на себя знаки принадлежности к церкви, которой он служил до двадцати девяти лет.

Он склонил голову и попытался молиться, но слова не приходили. Точнее, приходили, но в его сознании они складывались в бессмысленные фразы, доставляя мало радости. Кто мог подумать, что ему придется провожать в могилу своего брата и сестру Моргана? Кто мог знать, что дело дойдет до этого?

Он увидел, как приоткрылась дверь, и повернул голову. Старый отец Ансельм, стоявший в дверях в зеленом стихаре, склонился перед Дунканом в извиняющейся позе.

— Я не хотел помешать вам, монсеньор, но пора уже собираться. Могу я чем-нибудь помочь?

Дункан покачал головой и повернулся к алтарю лицом.

— Все готово?

— Семья в сборе, процессия выстраивается. Еще несколько минут, и…

Дункан склонил голову и закрыл глаза.

— Благодарю вас. Я буду точно в назначенное время.

Он услышал, как дверь тихо закрылась, и поднял глаза на распятие над алтарем. Вот благой, добрый Бог, и Он знает, что Дункан хочет сделать, и для Него нет церковных авторитетов, ибо есть что-то выше их. Дункан не совершает греха.

Со вздохом Дункан достал и развернул черную сутану, прикоснулся к ней губами и одел ее через голову, закрепив края крест-накрест шелковым шнурком и разгладив полы. Он остановился и некоторое время осматривал себя, потом надел на шею тяжелый серебряный крест на черной шелковой нити. Затем он поклонился перед алтарем и двинулся к двери, чтобы возглавить процессию. Все должно быть проведено в совершенстве — так, как это полагается и, может быть, делалось когда-то.

Морган сидел на второй скамье от гроба. Справа от него был Келсон, слева — Яред и Маргарет, все в черном. Сзади сидели Дерри, Гвидион, слуги и приближенные герцога Яреда, и за ними — столько жителей Кулда, сколько могла вместить небольшая церковь. В Кулде любили обоих — и Кевина, и Бронвин; горожане, как и семья, оплакивали их смерть.

Утро было солнечным, но туманным, холодок последних заморозков еще стоял в воздухе. А здесь, в церкви Святого Тейло, было темно и сыро, и освещали ее траурные факелы вместо свадебных свечей, которые горели бы сегодня, не случись того, что случилось.

С двух сторон у гробов поставлены были траурные канделябры, а сами гробы, стоявшие в центре нефа, были покрыты черным бархатом. На гробах были изображены гербы обоих фамилий, и Морган, закрыв глаза, заставил себя повторить в памяти их очертания — в знак любви к ушедшим.

Маклайн: три красные розы на серебряном поле, с голубым львом над ними. И все увенчивал личный знак Кевина — три серебряные точки.

Сердце Моргана сжалось, но он заставил себя продолжать рассматривать. Зеленый грифон в двойном красном круге или в ромбе: это в память о Бронвин.