Кэтрин Куртц - Хроники Дерини

Это была знакомая мелодия — одна из лучших песен Гвидиона, но, прислушавшись с закрытыми глазами, он разобрал слова, которых прежде никогда не слышал. Пел сам Гвидион, и его густой голос сопровождался музыкальными аккордами редкой красоты. Но что-то не так было в пении Гвидиона. Немного погодя Морган понял — маленький трубадур плачет.

Он не мог разобрать всех слов — всхлипы прерывали пение, но музыка дополняла, договаривала то, чего не мог произнести певец.

Он пел о весне и о войне, пел о златоволосой красавице, поразившей его сердце — и умершей; о знатном юноше, любившем ее — и умершем тоже. Печаль неизбежна, говорил поэт, ибо война слепа, как и те, кто ее развязывает. Она разит без разбора. А когда приходит смерть, человек оплакивает свои утраты. Только печаль знает иену смерти, заставляет мечтать о конечной победе.

Сердце Моргана сжалось от этой песни Гвидиона, и он уронил голову на могилу матери. Трубадур прав. Идет война, и многие еще умрут до ее окончания. Важно, чтобы Свет одержал победу, чтобы Тьма отступила.

Но те, кто победит, пусть никогда не забывают, как они сражались с Тьмой, какую цену пришлось заплатить за победу, сколько пролить слез. И эти слезы тоже необходимы — они омывают душевные раны, помогают пережить бедствия, очищают сердце.

Он открыл глаза и посмотрел на солнечный свет, на пустоту вокруг и почувствовал, как вновь сжимается его сердце при мысли о горьких потерях.

Бронвин, Кевин, Брион, которого он любил как отца и брата, юный Ричард Фицуильям — все они ушли, все — жертвы безумной, бессмысленной войны, идущей и сегодня.

Но в минуты затишья человек вправе вспомнить свои печали и попрощаться в последний раз с ушедшими.

Золотой свет слепил глаза, и он почти ничего не видел. Время было возвращаться. И в то мгновение, когда он подумал, что певец ушел, на усыпанной гравием тропинке раздались шаги.

Он услышал их прежде, чем они достигли двери, и понял, что ищут его. К тому мгновению, когда дверь отворилась, он успел взять себя в руки и придать лицу выражение, с которым можно было смотреть в глаза внешнему миру. С глубоким вздохом он повернулся и увидел в дверях Келсона и за его плечом — вестника в красном плаще. Яред, Эван, Дерри и несколько военных советников сопровождали его, но все они стояли на почтительном расстоянии, не входя в часовню. В руке короля был тщательно свернутый лист пергамента с множеством печатей.

— Дхасская курия обсуждала отлучение Корвина, Морган, — сказал король, осторожно глядя на генерала своими серыми глазами. — Епископ Кардиель, Арилан, Толливер и трое других поссорились из-за этого с Норисом и хотят встретиться с нами в Дхассе через две недели. Арилан верит, что к концу месяца наберет пятьдесят тысяч сторонников.

Морган опустил глаза и обернулся, складывая руки вместе.

— Что ж, это хорошо, мой принц.

— Да, — сказал Келсон, немного нахмурившись и подойдя к генералу. — Думаете, они начнут борьбу с Варином? И смогут ли Яред и Эван сдерживать Венцита, если нам придется поддержать мятежных епископов?

— Не знаю, мой принц, — тихо сказал Морган. Он поднял голову и рассеянно посмотрел на небо, — Сомневаюсь, что Арилан будет всерьез бороться с Варином, ведь это значило бы, что взгляд церкви на магию в течение двухсот лет был ошибочен и война против Дерини — зло. Не думаю, что кто-нибудь из епископов может зайти так далеко — даже Арилан.

Келсон ждал, что Морган скажет еще, но молодой генерал молчал.

— Ну и что вы предлагаете? — нетерпеливо спросил Келсон. — Арилан выразил готовность помочь нам. Морган, мы сейчас нуждаемся в любой помощи.

Морган опустил глаза, думая, сказать ли Келсону о своих колебаниях. Ведь если молодой король будет и в дальнейшем поддерживать его и Дункана, отлучение падет на весь Гвиннед. Допустить этого нельзя.

— Морган, я жду!

— Извините меня, государь, но вы не должны спрашивать у меня совета. Меня и быть-то здесь не должно. Я не моту позволить вам компрометировать себя общением с…

— Остановитесь! — воскликнул Келсон, хватая Моргана за руку и гневно глядя на него, — О вашем отлучении вообще еще не было официального сообщения. До тех пор, а скорее всего, и после тоже я не собираюсь отказываться от вашей службы из-за нескольких тупых архиепископов. Черт возьми, Морган, делайте, что я говорю! Вы нужны мне!

Морган замер в удивлении — ему показалось, что перед ним стоит Брион: король, отчитывающий непослушного пажа. Он вздохнул и опустил глаза, понимая, как близко то, что испытывает сейчас Келсон, к его собственным переживаниям, чувствуя, что Келсон осознает опасность и встречает ее с открытым лицом. Ни разу еще он не видел у Келсона этого знакомого решительного взгляда и уж теперь никогда не будет думать о нем как о ребенке.

— Вы сын своего отца, мой принц, — прошептал он. — Простите, что забыл об этом. Я… — Он замолчал. — Понимаете ли вы, что значит это решение?

Келсон кивнул.

— И еще это значит, что я верю вам во всем, — мягко сказал он, — хотя бы десять тысяч архиепископов свидетельствовали против вас. Это значит, что мы, Дерини, должны держаться вместе, вы и я, как это было при моем отце. Вы останетесь, Аларик? Поможете выстоять в грядущих бурях?

Морган слегка улыбнулся:

— Очень хорошо, мой принц. Тогда примите совет — давайте используем силы, которые соберет Арилан, для защиты северо-западных границ от Венцита. Здесь дело чистое, никаких компромиссов с совестью от них не потребуется. В самом Корвине оставим Нигеля, на случай, если возникнет угроза со стороны Варина. Нигеля любят и уважают во всех одиннадцати королевствах, его доброе имя безупречно. А на севере, — он посмотрел на Яреда и ободряюще улыбнулся, — я уверен, что там герцог Яред и Эван удержат оборону. И герцог Марлийский поможет. В запасе еще есть отборные халдейнские отряды, если они понадобятся. Что вы скажете, мой принц?

Келсон улыбнулся и сжал руку Моргана, радостно обняв его за плечи.

— Вот это я и хотел услышать. Яред, Дерри, Деверил, идите сюда, пожалуйста. Мы должны послать депеши Нигелю и епископам в течение часа. Морган, вы идете, с нами?

— Сейчас, мой принц. Я хочу дождаться Дункана.

— Понимаю. Приходите, как только сможете.

Когда Келсон ушел, Морган, выйдя из склепа, отправился обратно в церковь Святого Тейло. Несколько слуг в траурной одежде еще молились в боковых нефах, когда он подошел к западной часовне, где должен был находиться Дункан. Поколебавшись, он открыл дверь.

Дункан был один. Сняв облачение священника, он надел кожаный камзол со шнуровкой спереди. Затем он достал свой меч и положил его на стол перед собой. От его резкого движения качнулась вешалка, на которой висели ризы, и с нее упал подрясник. Дункан замер, потом подошел, осторожно поднял подрясник, неподвижно постоял несколько секунд и, прикоснувшись к нему губами, повесил на место. Свет, лившийся в высокое окно, отражался в серебряной утвари. В это мгновение на пороге появился Морган.