Джо Аберкромби - Полукороль

Ярви улыбнулся, натягивая вонючий мех до подбородка. Ему никогда не зарезать охранников столовым ножом, но возможно боги дали ему лучшее оружие. Время может и течет сквозь пальцы. Тем более, у него их не хватало. Но надо быть терпеливым. Терпеливым, как зима.

Однажды, когда отец в гневе ударил его, мать нашла его плачущим. Она сказала: «Глупец бьет. Мудрый улыбается, наблюдает и учится.

А потом бьет».

В детстве Ярви дали игрушечный кораблик из пробки. Брат отобрал его, бросил в море, и Ярви лежал на краю скалы, наблюдая, как волны бросают кораблик, крутят его и играют с ним, пока тот не исчез.

Теперь Мать Море сделала такой же игрушкой «Южный Ветер».

Желудок Ярви подскакивал к горлу, когда они взбирались на очередную нахлынувшую гору воды, и проваливался в задницу, когда они, метаясь и рыская, ныряли в очередную белопенную впадину, глубже и глубже, пока вздымающееся море не окружало их со всех сторон. И он был уверен, что сейчас их утащит в неведомые глубины, и утопит всех до единого.

Ральф перестал говорить, что ему бывало и хуже. Не то чтобы Ярви мог его слышать. Сложно было понять, где небесный гром, где рев волн, а где стон побитого корпуса, истязаемых веревок или людей.

Джод перестал говорить, что ему кажется, будто небо светлеет. Уже сложно было понять, где кончается бичующее море и начинается бичующий дождь. Все стало жалящим бешенством, сквозь которое Ярви с трудом видел ближайших людей, пока штормовой мрак не освещало вспышкой, в свете которой корабль и его съежившаяся команда на миг замирали в черно-белом цвете.

Джод боролся с веслом, его лицо было сплошной страшной связкой мышц. Ральф выпучил глаза, внося свой вклад в борьбу. Сумаэль вцепилась в кольцо, к которому ее пристегивали в порту, визжа что-то, чего никто не мог расслышать из-за визжащего ветра.

Шадикширрам прислушивалась к другим еще меньше, чем обычно. Она стояла на крыше юта, схватившись одной рукой за мачту, словно это был ее приятель-пьянчуга, потрясая мечом в небеса, смеясь и – насколько слышал Ярви, когда ветер чуть стихал – призывая бурю вдарить посильнее.

В любом случае, приказы были бы бессмысленны. Весла стали взбесившимися животными. Ярви таскало за привязанное запястье, как мать таскала его в детстве. Рот был полон морской соли, соли с его кровью, от удара веслом.

Ни разу в жизни он не был так напуган и беспомощен. Ни когда он прятался в тайных местах цитадели от отца. Ни когда он смотрел в налитые кровью глаза Хурика, а Одем сказал: «Убить его». Ни когда съежился у ног Гром-гил-Горма. Они были могущественными, но их мощь меркла рядом с неистовой яростью Матери Моря.

Следующая вспышка осветила очертания побережья, колотящие волны, вгрызающиеся в рваный берег, черные деревья и черные скалы, от которых взметались белые брызги.

– Боги, помогите нам, – прошептал Ярви, изо всех сил зажимая глаза. Корабль содрогнулся и бросил его назад, ударив головой о весло. Люди скользили и спутывались, их выбрасывало со скамеек на длину их цепей, они вцеплялись во все подряд, во все, что могло спасти их от удушения рабскими ошейниками. Ярви почувствовал сильную руку Ральфа на плече, которая быстро прижала его к скамье. И знание, что перед смертью к тебе будет прикасаться другой человек, странным образом утешало.

Он молился так, как никогда не молился, каждому богу, которого мог вспомнить, высокому или малому. Он молился не о Черном Стуле, не о мести вероломному дяде, не о лучшем поцелуе, что обещала ему Исриун, и даже не об освобождении от ошейника.

Он молился о своей жизни.

Потом раздался резкий удар, от которого задрожали все доски, и корабль накренился. Весла зашатались, как веточки. Огромная волна омыла палубу, залила одежду Ярви, и он точно понял, что умрет так же, как дядя Утил, поглощенный безжалостным морем…

Утро было тусклым и безжалостным.

«Южный Ветер» был на берегу, накренившись на бок, беспомощный, как огромный кит на холодной гальке. Ярви, промокший насквозь, съежился и дрожал на своей скамье, помятый, но живой.

Буря в темноте ушла на восток, но ветер все еще дул в серо-голубом рассвете, а дождь все еще неуклонно капал на жалких рабов. Большинство из них ворчало о своих царапинах, некоторые гораздо сильнее хныкали о ранах. Одну скамью вырвало вместе с болтами и выбросило в море. Несомненно, унося через Последнюю Дверь троих неудачливых гребцов.

– Нам повезло, – сказала Сумаэль.

Шадикширрам хлопнула ее по спине, чуть не сбив с ног.

– Говорила тебе, я знаменита удачей на погоду! – По крайней мере, она, похоже, была в лучшем настроении после битвы с бурей.

Ярви смотрел, как они кружат вокруг корабля. Сумаэль, высунув кончик языка в щель на губе, уверенно ощупывала руками выдолбленные, разбитые и расщепленные доски.

– Во всяком случае, киль и мачты на месте. Двенадцать весел разбито и сломаны три скамьи.

– Не говоря о том, что сгинули три раба, – проворчал Тригг, весьма расстроенный по поводу расходов. – Двое померли в цепях, и еще шестеро не могут грести, а может уже и никогда не смогут.

– Главная проблема это дыра в корпусе, – сказал Анкран. – В трюме светло, как днем. Ее надо залатать и просмолить, прежде чем сможем даже думать о том, чтобы спускать корабль на воду.

– Где возьмем древесину? – Шадикширрам качнула длинной рукой в сторону древнего леса, окружавшего берег со всех сторон.

– Это принадлежит шендам. – Тригг оглядывал тенистые леса совсем без энтузиазма. – Если они нас здесь найдут, то всем сдерут кожу.

– Тогда, Тригг, лучше начинай. Ты и с кожей-то выглядишь неважно. Если моя удача продлится, мы починим все и смоемся еще до того, как шенды заточат ножи. Ты! – Шадикширрам шагнула туда, где на гальке сидел на коленях Ничто, и перевернула его ударом под ребра. – Ты почему не драишь палубу, ублюдок?

Ничто заполз за своей тяжелой цепью на покосившуюся палубу и болезненно взялся за свое обычное занятие, словно человек, сметающий пыль с очага, после того, как его дом сгорел.

Анкран и Сумаэль обменялись неопределенными взглядами и принялись за работу, пока Шадикширрам шла доставать свои инструменты. А конкретно, вино, которое она начала монотонно пить, укрывшись за ближайшим валуном.

Тригг открыл несколько замков – что было большой редкостью – и на гребцов, которые неделями не покидали скамьи, надели длинные цепи, а потом Анкран выдал им инструменты. Джод и Ральф взялись расщеплять стволы клином и колотушкой, а готовые доски Ярви по одной таскал к дыре в боку корабля. Там стояла Сумаэль, и сосредоточенно обрабатывала доски топориком.

– Ты чего улыбаешься? – спросила она его.

Руки Ярви были ободраны от работы, голова болела от удара об весло, и сверху донизу он был в занозах, но он улыбнулся еще шире. На более длинной цепи все выглядит лучше, и вне всяких сомнений Сумаэль не была исключением.