Роберт Силверберг - Король снов

В конце прохода стоял еще один стражник, на сей раз это был скандар, причем не кто иной, как Садвик Горн, старый гонитель Тастейна, причинивший ему столько неприятностей во время давнего похода на север, когда они сожгли крепость лорда Ворсинара. Теперь Тастейн едва удостаивал его взглядом, ведь он принадлежал к внутреннему кругу приближенных графа Мандралиски, а Садвик Горн был всего лишь охранником у двери.

— Посетитель к графу, — сказал скандару Тастейн. И повторил, обращаясь к Вайизейспу Уувизейспу Аавизейспу: — Нам сюда, — указав на уходившую далеко вверх высоченную спиральную лестницу.

Поначалу Тастейн боялся, что так и не сможет выучить дорогу по огромному прокураторскому дворцу. Однако, несмотря на всю колоссальность здания, он к настоящему времени сумел достаточно хорошо разобраться в нем.

Когда он в первый раз увидел дворец с реки, он показался ему таким же огромным, каким был в его представлении замок короналя, но теперь он знал, что здание своей высотой было в значительной степени обязано сверкающему белизной цоколю, возносившему его высоко над уровнем набережной. Впечатление огромности создавало множество наружных галерей и лестниц, казавшихся издали запутанным лабиринтом, но и эта сложность была лишь видимой. Само здание — сложный комплекс соединявшихся друг с другом павильонов, балконов и внутренних двориков, было, конечно, обширным, но его план отличался поразительной логичностью, так что Тастейн вскоре изучил все его внутренние проходы.

Мандралиска занял под свой кабинет великолепную палату, в которой блистал прокуратор Дантирия Самбайл в те дни, когда он почти по-королевски властвовал над всем Зимроэлем. Дантирия Самбайл умер более двадцати лет тому назад —Тастейн еще и на свете столько не прожил, — но присутствие этого человека, казалось, все еще ощущалось в этом просторном зале. Блеск сверкающего пола, выложенного плитами розового мрамора, инкрустированного перекрещивающимися полосами непроницаемо черного камня, и сияющий стол в форме полумесяца из темно-красного нефрита, и развешанные по стенам белые, как свежий снег, мохнатые шкуры огромных ститмоев — все это красноречиво напоминало о вошедшем в поговорки пристрастии прокуратора к роскоши.

Стена кабинета со стороны набережной представляла собой цельный блок наилучшего кварца, не уступавшего прозрачностью даже чистейшему воздуху. Через это окно открывался изумительный вид на широкую излучину реки Зимр, которая была здесь настолько огромна, что невооруженным глазом с трудом удавалось рассмотреть зеленые сады предместий, раскинувшиеся на противоположном берегу. По речному фарватеру тянулась непрерывная вереница огромных, ярко окрашенных речных судов с пассажирами и товарами. А на этой стороне протянулся длинный ряд приземистых зданий с украшенными мозаикой стенами и крышами из блестящей черепицы; эти постройки, сверкающие в лучах полуденного солнца, огораживали причалы, далеко растянувшиеся вдоль реки. Некогда это были простые непритязательные пакгаузы, но Дантирия Самбайл полностью перестроил их, затратив многие тысячи реалов, чтобы эти постройки радовали глаз, когда он глядит на них сверху.

Когда Тастейн отворил дверь, граф Мандралиска сидел за столом. Под рукой у графа лежала небольшая кучка тонкой проволоки — шлем, с которым он никогда не расставался. Рядом находились оба его постоянных компаньона: слева как обычно копался в бумагах адъютант, кривоногий коротышка Джакомин Халефис, а справа сидел другой коротышка — сувраэлец с бегающими глазами Хаймак Барджазид, разработавший и изготовивший для Мандралиски этот самый шлем.

«Мы трое, — сказал себе Тастейн, — единственные люди в мире, которым граф Мандралиска доверяет, — настолько, насколько он вообще способен кому-то доверять».

— Ага! — воскликнул Мандралиска с тем наигранным дружелюбием, которое подчас любил демонстрировать. — Вот и герцог Тастейн собственной персоной. И кого вы привели ко мне на сей раз, мой дорогой герцог?

Давным-давно, когда Тастейн только приступил к службе у графа Мандралиски, когда он был всего лишь зеленым пареньком из глухой провинции, граф с присущей ему угрюмой шутливостью, которую очень часто нельзя было отличить от угрозы, вдруг ни с того ни с сего присвоил ему титул графа Сеннекского и Горвенарского. И после этого частенько называл его «граф Тастейн». Это было совершенно бессмысленно — лишь один из примеров издевательских насмешек Мандралиски, его сардонического чувства юмора. Тастейн отлично знал, что обижаться на это не следует. Просто таков был стиль Мандралиски: холодный, часто жестокий и всегда капризный. Юноша быстро понял, что для графа холодность, жестокость и капризность были всего-навсего способами поддержки своей власти над людьми. Заставить любить себя он был не в состоянии, ну, а страх, порождавшийся непредсказуемостью его действий, мог быть почти так же полезен для власти, как и недостижимая любовь.

Однако в последнее время Мандралиска почему-то стал величать Тастейна герцогом. Что это могло значить? — ломал голову Тастейн. — Просто новый каприз или что-нибудь еще? Не могло ли это говорить о том, что он за это время вырос в глазах Мандралиски? А может быть, дело лишь в том, что Мандралиска помнил, что когда-то для развлечения присвоил мальчишке из Сеннека шутливый титул, но забыл, какой именно.

Вероятнее всего последнее, решил Тастейн: хотя у него были основания считать себя одним из немногочисленных приближенных фаворитов Мандралиски, он отлично знал, что было бы глупо полагать, будто его персона имеет для графа хоть немного большее значение, чем кожаные башмаки, которые он носит, или столовый прибор, которым пользуется за обедом. К настоящему времени Тастейн твердо усвоил, что для Мандралиски он был всего лишь одним из многочисленных предметов, пригодных для использования. Единственным человеком, чье существование имело значение для Мандралиски, был только сам Мандралиска и никто иной.

— Это Вайизейсп Уувизейсп Аавизейсп, — объявил Тастейн, несколько раз запнувшись, пока выговорил трудное имя (правда, он старался как мог, и даже растягивал удвоенные гласные точно так же, как это делал посетитель). — Он из Уулисаана.

— Ах. Из Уулисаана, — повторил Мандралиска, с видимым удовольствием смакуя произношение этого слова. Казалось, что он даже на несколько мгновений погрузился в глубочайшую задумчивость. Но тут он снова обратился к Тастейну: — Вы ведь знаете, дорогой герцог, где находится Уулисаан?

Тастейн следил за тем, чтобы его собственное настроение никак не проявлялось на лице. Эта шутка насчет герцога начала всерьез раздражать его.