Роберт Силверберг - Король снов

— Вы имеете в виду короналя? — уточнил лорд Гавирал.

— Он появится позже. Я говорю о таких, как лорд Ворсинар. Местные принцы, которые расценивают происходящее как собственный шанс покончить с подчинением любой власти. Как только они увидят, что вы не только бросили открытый вызов короналю и понтифексу, но и взяли над ними верх, они сочтут, что имеют все основания не платить налогов никому. В том числе и вам, мои господа.

— Вы сожжете их ради нас, как сожгли этого, — заявил Гавахауд.

— Да! Да! Он их всех сожжет! — вскричал Гавиломарин и снова радостно захлопал в ладоши.

Мандралиска взглянул на него, и на его лице промелькнула быстрая мрачная улыбка. Затем, приложив кончики пальцев к золотому пятиугольнику, висевшему у него на груди, он стремительно окинул взглядом всех четверых братьев.

— Мои господа, — почтительно сказал он, — я проделал сегодня долгий путь и очень устал. Поэтому прошу вашего позволения ненадолго удалиться.

Они уже приближались к находившемуся неподалеку, чуть южнее дворца Гавирала, поселку, где обитали приближенные Пяти правителей, когда Джакомин Халефис нерешительно обратился к Мандралиске:

— Ваша светлость, могу ли я поделиться с вами своим личным наблюдением?

— Но ведь мы же друзья, Джакомин, не так ли? — откликнулся Мандралиска.

Это утверждение настолько не соответствовало действительности, что Халефис с трудом скрыл удивление, но все же смог быстро оправиться.

— Мне показалось, господин, что братья, когда сейчас разговаривали с вами… честно говоря, я обращал на это внимание и раньше, но… надеюсь, вы простите меня… — Он снова замялся. — Но я все-таки хочу сказать…

— Ну так скажи, раз хочешь.

Халефис решился.

— Они разговаривают с вами очень покровительственным тоном. Так, будто они великие и могущественные дворяне, а вы по сравнению с ними ничто — простой вассал, едва ли не слуга.

— Я и есть их вассал, Джакомин.

— Но не их слуга.

— В общем-то, нет.

— Почему же вы, господин, спускаете им такую дерзость? Ведь только этим словом можно назвать их поведение. И еще раз прощу прощения, ваша светлость, но мне больно видеть, что с таким выдающимся человеком, как вы, обходятся подобным образом. Неужели они забыли, что именно вы, и только вы, сделали их тем, что они есть?

— О, нет-нет. Ты мне чрезмерно льстишь, Джакомин. Тем, что они есть, их сделало Божество, а также, возможно, их великолепный отец принц Гавиундар, вероятно, не без помощи их властительной матери, кем бы она ни была. — Мандралиска сверкнул своей быстрой холодной улыбкой. — А моя роль заключается лишь в том, что я показал им, как можно стать владетелями нескольких незначительных провинций. И, если все пойдет хорошо, не исключено, что когда-нибудь они смогут стать владетелями всего Зимроэля.

— Господин, неужели вас нисколько не задевает, что они позволяют себе держаться с вами презрительно?

Мандралиска окинул своего маленького кривоногого адъютанта долгим, немного удивленным взглядом.

Они с Джакомином Халефисом были вместе уже более двадцати лет. Они бок о бок сражались против армии Престимиона возле Тегомарского гребня, когда Корсибар погиб от руки своего верховного мага, прокуратор Дантирия Самбайл был побежден и оказался пленником Престимиона, а сам Мандралиска, донельзя изнемогший в сражении, был ранен и тоже взят в плен Руфиелом Кисимиром из Малдемара. И во втором большом сражении они снова были рядом после того как в манганозовых лесах Стойензара Дантирия Самбайл был убит Септахом Мелайном, Халефис помог Мандралиске скрыться в кустах, когда Навигорн Гоикмарский гнался за ним, чтобы убить на месте. Именно с помощью Халефиса Мандралиска смог ускользнуть из Алханроэля и поступить на службу к двум братьям Дантирии Самбайла.

Преданность Халефиса он не подвергал ни малейшему сомнению. Тот был правой рукой Мандралиски, точно так же, как сам граф был правой рукой прокуратора Дантирии Самбайла. И все же за все двадцать лет, прожитых рядом, Халефис никогда не осмеливался в разговорах с Мандралиской затрагивать подобные вопросы. Да, похоже, он понемногу изменился за это время, подумал Мандралиска.

— Джакомин, если в манере их поведения со мной можно углядеть презрение, — сказал он, тщательно выбирая слова, — то дело здесь только в их поистине выдающейся грубости, которая, как известно, является излюбленным стилем поведения всего рода Самбайлидов. Ты же помнишь их блиставшего изяществом отца Гавиундара и его выделявшегося красотой брата Гавиада. Да и их дядя Дантирия Самбайл вовсе не славился тонкими манерами и любезностью разговоров. Там, где тебе чудится презрение, мой друг, я вижу только полное отсутствие такта. И не придаю этому значения. Такова их природа. Они — грубые неотесанные люди. Я прощаю им это, потому что все мы участвуем в одной и той же игре. Ты понимаешь, что я имею в виду?

— Что именно, господин? — без выражения откликнулся Халефис.

— Наверное, не понимаешь. Можно сказать так я служу интересам Самбайлидов, знают они об этом или нет — а я думаю, что не знают, — но при этом и они служат моим интересам. Примерно такие же отношения и у нас с тобой. Подумай об этом, Джакомин. Но лучше держи свои выводы при себе. Давай не будем больше обсуждать эти вопросы. — Мандралиска повернул скакуна к своему очень простому дому. — Здесь наши пути расходятся, — сказал он. — Желаю хорошо провести день.

Лампы горели ярко. Лакей Фалко остался с Престимионом, пока тот приходил в себя. Диандоло принес короналю какое-то холодное успокаивающее питье. Хозяин гостиницы, совершенно убитый тем фактом, что, находясь под его крышей, высокий гость увидел такой ужасный сон, безостановочно просил прощения, будто был прямым виновником случившегося, так что Фалко был вынужден выпроводить его из комнаты. С опозданием явился молодой принц Тара-дат, сопровождавший Престимиона в поездке и занимавший отдельные покои на противоположной стороне внутреннего двора; даже крепкий юношеский сон оказался бессилен против всеобщей суматохи и взволнованных криков. Престимион отослал его обратно. Кошмары отца ни в коей мере не касались сына.

Начались третьи сутки официального визита Престимиона в Фа. Все шло по принятому протоколу: пиры, речи, вручение королевских наград особо выдающимся гражданам и тому подобные церемонии. Но уже в первые две ночи его посетило, казалось бы, давно затерявшееся в неведомых закоулках Замка сновидение, хотя, благодарение Божеству, тогда в нем еще не было самой страшной муки: явления Тизмет. Но на сей раз кошмар обрушился на него всей своей тяжестью.

— Мой лорд, вы кричали какое-то непонятное слово: что-то вроде «тизмит… тизмит… тизмит… » — сказал Фалко. Конечно, ведь имя Тизмет для него ничего не значило. Во всем мире осталось не более шести человек, помнивших, кто такая она была. — Вы кричали очень громко, я ясно слышал вас через две комнаты: «Тизмит! Тизмит!»