Ольга Лукас - Спи ко мне

«Санкт-Петербург – город простых решений», – подумала Наташа. Вскоре ей стало не до шуток: нужный дом обнаружился, но вход во двор перегораживала арка с кодовым замком. Код Наташе, конечно, никто не сказал. Звонить в такое время Снусмумре было бессмысленно: она спит, а когда спит – отключает телефон.

– Не можете попасть? – ласково спросила какая-то женщина. – А вы дворами обойдите. На углу направо, мимо трамвайных путей, там потом двор будет. У них калитка всегда открыта, я там дорогу до рынка срезаю. Пройдёте первый двор, второй, потом увидите зелёную дверь. Вы её сразу признаете. Все коричневые, а эта – зелёная. Она сквозная. Выведет куда нужно.

Наташа, без особой надежды на успех, послушно прошла мимо трамвайных путей, свернула во двор, нашла зелёную дверь. Дверь открылась – пахнуло вековой сыростью. Должно быть, подвалы в этом здании не осушали со времён последнего крупного наводнения. Подъезд действительно оказался проходным, и Наташа с удивлением обнаружила, что сделала круг, но попала-таки в нужный двор. Теперь уже совсем просто было найти гостеприимный дом. Если на дверях первого подъезда значится, что здесь расположены квартиры номер 1, 5 и 102, то ежу понятно, что квартиру номер 52 надо искать в четвёртом подъезде, как раз между квартирами 38 и 13-а.

Лифта не было, пришлось по крутой узкой лестнице подниматься на третий этаж. На площадке обнаружилась всего одна дверь, окруженная целым выводком звонков. Один звонок, по виду – ровесник здания, был вделан в стену, наружу торчала только жестяная ручка. Наташа не удержалась и дотронулась до этой ручки. Квартира отозвалась электрическим треском.

Через какое-то время дверь распахнулась.

– Тихо. Вчера концерт был! – сказал маленький мальчик, похожий на старичка, и, не задавая никаких вопросов, впустил Наташу внутрь.

Войдя в узкую прихожую, она наткнулась на стеллаж с обувью – не менее сорока ячеек, от пола до потолка, большая часть из них занята. К некоторым ячейкам, как к почтовым ящикам, были приклеены и даже привинчены таблички. «Дронт». «Здесь стоят Катечкины шузы». «Только для басистов». «Не уверен, что твои – не бери!» – прочитала Наташа. Стала выискивать свободный отсек, чтобы поставить свои ботильоны, но мальчик вернулся и сказал:

– Не надо разуваться. Проходите так. Вчера концерт был.

И Наташа прошла так.

Из тесной прихожей, сквозь узкий лаз между двумя шкафами, она попала на просторную кухню. Мальчик уже стоял у плиты и варил кофе.

Наташа осмотрелась. Стены, выкрашенные синей краской, были увешаны афишами, кое-где заляпанными жиром, украшенными автографами, подпалёнными, с оборванными краями. Под потолком висела голая электрическая лампочка. На широком окне, которое красили ещё при царе Петре Алексеевиче, не было занавесок, зато на подоконнике стояли в два ряда запылившиеся трёхлитровые банки с домашними заготовками. За окном виднелась крыша соседнего дома. Мебель, однако, была новая, стол – без скатерти, но чистый, и следов упадка в целом не наблюдалось.

– А почему ты не в школе? – спросила Наташа у мальчика.

– Так ведь вчера концерт был, – пожал он плечами.

Наташа решила воздержаться от дальнейших расспросов. Видимо, на всё будет один ответ.

Она выложила на стол сдобу, которую купила на вокзале, и они с мальчиком молча позавтракали.

– Спасибо. Кофе очень вкусный. А где тут у вас можно душ принять? – осторожно спросила Наташа. – Ну и всё такое…

– Туалет в конце коридора. Ванная рядом. Я сейчас посмотрю, не спит ли там кто. Вчера же концерт был.

Сантехника выглядела вполне удовлетворительно. В ванне никто не спал, по счастью. Мальчик достал из-под раковины невысокую табуреточку, встал на неё и зажег газовую колонку.

– Если кипяток пойдёт – выключайте воду и снова включайте. Если холодная вода – то надо подождать, – предупредил он. – Дверь не закрывается, но все спят, вам не помешают.

– Потому что вчера концерт был, – догадалась Наташа.

В ванной комнате обнаружилась окно. Наташа встала на цыпочки. За окном виднелся двор, узкий, как шахта лифта, с маленькими окнами-бойницами, неравномерно разбросанными по стенам. В таком же окне напротив, только этажом выше, курил мужчина. Он помахал Наташе рукой и дал понять, что будет рад видеть её у себя в гостях. Закрыл окно, подышал на стекло и вывел пальцем номер дома и квартиры. Снова распахнул окно и стал делать приглашающие жесты. Тут только Наташа сообразила, что на ней ничего нет, и поспешно задёрнула окно непрозрачной пластиковой шторкой в мелких динозавриках.

Когда она – чистая, накрашенная, нарядная и надушенная – вышла на кухню, мальчика там уже не было. Вместо него хозяйничал высокий худой мужчина с младенцем на руках. Мужчина варил кашу и суп, покачивал ребёнка, и в свободные мгновения умудрялся подходить к столу, чтобы отхлебнуть из чашки кофе и откусить от принесённой Наташей булочки.

– Спасибо, очень вкусно, – с набитым ртом сказал он. Потом, словно вспомнив о чём-то, отломил от булочки половину, раскрошил на мелкие кусочки, подошел к заставленному банками окну, открыл форточку, к которой снаружи был приколочен небольшой козырёк из фанеры, и высыпал на него крошки.

Всё это он ловко проделал одной рукой, потому что второй, как крупного кота, придерживал дремлющего младенца.

Вскоре за окном послышалось хлопанье крыльев. Эскадрилья чаек произвела несколько учебных полётов вдоль стены дома, а потом каждая птица схватила свою долю – и эскадрилья умчалась. Появился и кот – довольно поджарый и ободранный серый зверь. Посмотрел на Наташу, презрительно сказал «Мэ!» – и выпрыгнул в форточку. Через пару минут он уже сидел на крыше напротив и умывался.

– Мне кажется, что я во сне! – сказала Наташа.

– Правильно вам кажется, – охотно поддержал беседу мужчина, – наш город и есть сон. Сон, однажды приснившийся Петру Первому. Пётр был царь и очень верил в себя. Он решил воссоздать свой сон наяву, во всех подробностях. Погубил многих, но получилась лишь модель сна. Сон нельзя построить – никто не будет смотреть чужой сон против собственной воли. Людей интересуют только их собственные сны.

– Но почему мне всё-таки кажется, что это сон, а не его модель?

– Потому что в нашем языке нет слов, а у нас нет воспоминаний, данных нам в ощущениях, для того, чтобы почувствовать и описать этот город. Проще сказать «это сон», чем подбирать нужные слова.

– А вы часто видите сны? Такие, которые потом помните весь день? Вы можете описать их?

– Правильно описать сон можно, только находясь в пространстве этого сна. Живя его логикой. Отсюда, из нашей реальности, ты опишешь разве что макет сна. И получится как у Петра Алексеевича.