Ольга Лукас - Спи ко мне

– Не надо выкрутасов там, где это не надо. Просто повторите у нас все пункты, кроме тех, что я отметил. Объясняю, почему не надо этих трёх. Концертов у нас хватает. Своих. Не надо каких-то незнакомых пижонов из Лондона привозить. Минус один. Брендирование станции метро. Это вообще ни в какие ворота. Ни в Нарвские. Ни в Московские. У нас не так много станций, как у вас. Всё на виду. Обалдели? Взять целую станцию и увешать только нашей рекламой? Это же неприлично. Что люди подумают? Что мы какие-то выскочки-однодневки. А мы – авторитетный мировой бренд с богатой историей. Минус два. И третье. Интернет. Почему я должен платить за Интернет, если за него уже в Москве заплатили? А? Вот я вас и подловил. Интернет-то у нас всеобщий. World Wide Web называется. Что в переводе означает Всемирная Сеть! Всемирная! Здесь написали, в Никарагуа прочитали. Короче, вычёркиваем. И таким образом сумма меняется… И становится…

Наташа уже представила, как она с позором возвращается в Москву… И зачем только она потратила полдня на составление пяти оригинальных планов продвижения с учётом специфики города Санкт-Петербурга, если заказчик на них даже и смотреть не стал?

– Вот какой она становится, – Пётр Петрович открыл отдельный документ, скопировал туда цифру и тут же стёр – в целях конспирации. – Понятно вам? И как раз столько нам и выделили!

Наташа внутренне возликовала: итоговая сумма почти втрое превышала ту, которую она надеялась выцарапать из директора питерского филиала, к тому же этот ангелоподобный мужчина невозможного не потребовал и пытку дополнительным концертом применять не стал.

– Не расстраивайтесь, что я раскусил ваш трюк с Интернетом, – сказал ангелоподобный. – Я вам лучше сейчас скажу, где можно вкусно и недорого пообедать. Записывайте, потому что объяснять буду долго. А концертов у нас хватает. Вот, вчера был один, например… Ну, записывайте, записывайте!

«Потому что вчера концерт был», – вспомнила Наташа. Камин застрекотал вновь. Новый клерк подбежал к нему и храбро сунул голову внутрь.

До Московского вокзала Наташа решила добраться пешком – карта была при ней, а стоило только засомневаться в правильности выбранного пути, как рядом появлялся какой-нибудь симпатичный тихий человек и указывал верное направление.

День клонился к вечеру, и небо из серого стало свинцовым. Пешеходы еле-еле передвигали ноги, как будто небесный свинец действовал на них отравляюще.

В поисках тихой кофейни Наташа свернула с Невского на Малую Конюшенную. На углу, на сваленных в кучу каменных плитах, непонятно как удерживая равновесие, стоял трубач и наигрывал какую-то почти забытую мелодию. Люди останавливались послушать, кидали деньги в его чемоданчик.

– Дремлет притихший… – вдруг запел мужчина в болоньевой куртке.

– Северный город! – вторили ему красивым дуэтом мать и дочь в одинаковых красных спортивных шапочках.

– Низкое не-е-е-бо над головой! – дребезжащим голоском подтянула старушка.

И уже хором, все вместе, обнявшись:

– Что тебе снится, крейсер Аврора, в час, когда утро встаёт над Невой?

Наташа обнаружила, что тоже поёт вместе со всеми, поёт, не помня ни слов, ни мелодии…

А через пару минут никого вокруг уже не было: ни музыканта, ни слушателей, только мелькнули вдалеке спортивные красные шапочки, и пропали.

Наташа быстро пошла вперёд по улице, притихшей и дремлющей под свинцовым небесным колпаком, но, почувствовав на себе чей-то тяжелый взгляд, резко обернулась. Прямо на неё пронзительно смотрел трёхметровый бронзовый Гоголь. Словно под гипнозом, она сделала несколько шагов к монументу. В ближайшем фонаре зашипело, пенясь и грозя выплеснуться наружу, масло – или, быть может, перегорая, забилась в агонии электрическая лампочка. Замерло движение на Невском проспекте. В наступившей тишине ударил колокол Казанского собора. Процокали по брусчатке – каблуки? копыта? Прошлое с настоящим перемешалось совершенно. Монумент дохнул на закоченевшие пальцы, поддёрнул половчее шинель, облизал губы тонким, маслянисто блеснувшим языком – и наваждение исчезло. Только в ограде, возле самого постамента, лежала теперь тушка голубя, аккуратно обезглавленная.

– Всё-таки откусил! – с уважением прошептала Наташа и посмотрела на памятник снизу вверх.

Памятник смотрел на неё сверху вниз.

– Стильный макинтош, – продолжала Наташа, оглядев спадающую складками бронзовую шинель, – и как раз для такой погоды.

– Да, интересный фасон, мне тоже нравится, – вместо Гоголя ответил Рыба. Он уже стоял рядом, и на нём было серое шерстяное пальто, клетчатый шарф через плечо и такая же кепка – не хватало только трубки, и получился бы типичный городской сумасшедший, возомнивший себя Шерлоком Холмсом.

– Я вот про него говорю, – Наташа указала на памятник. – Но ты тоже ничего себе прикинут.

На свет немедленно была извлечена телефонная гарнитура. Хотя – мельком подумала Наташа – на улицах этого города вряд ли кого-то удивит человек, разговаривающий сам с собой или с невидимым собеседником.

– Что вы сделали со своим небом? – оглядевшись, спросил Рыба.

– Это не наше небо, – весело ответила Наташа. – Ты что, не заметил – мы в другом городе! Ну-ка, давай, найди десять отличий.

Она схватила его за руку и потащила в сторону Невского. «Художник! – прошептал Рыба, когда перед ними возникла громада Казанского собора. – Только художник мог так…» Он остановился, замолчал, захлебнувшись впечатлениями, но Наташа уже толкала и тащила его дальше, вперёд, к новым восторгам и открытиям. Рыба щурился, замирал посреди тротуара, смотрел куда-то вверх или в сторону и произносил непонятные слова – то ли сложные архитектурные термины, то ли известные только в хрупком мире нецензурные слова, выражающие крайнюю степень восхищения.

Стоило выйти на набережную Фонтанки, как налетел ветер. Не ураган, срывающий крыши с домов – но Рыбе хватило и самой малости. Словно ребёнок, стоял он посреди моста, раскинув руки в стороны, и ловил сквозняк за волосы.

– Молодой человек! Сойдите с дороги и не мешайте циркуляции публики! – строго сказала ему какая-то дама.

– Извините, мэм, – ответил Рыба и отскочил к перилам. А потом, повернувшись к Наташе, восторженно добавил:

– Чтоб меня ветром унесло! Я её видел!

– И она тебя увидела. Но ты не волнуйся, тут все спят на ходу и видят сны. Иногда – чужие.

– Наверное, люди здесь живут добродушные и спокойные, – сказал Рыба, – ведь всё дурное тут же уносит ветер.

– Да ещё чего! Такие же психи, как везде, только тихие. Не город, а сумасшедший дом в период ремиссии.

– Тебе так кажется, потому что весь этот город – художник. С ним нелегко ужиться без любви.