Михаил Исаков - Ловушка для героя

Ловец рассчитывал успеть зацепиться за угол одного из витых столбов центрального нефа, выбиться из потока и уйти в сторону боковых порталов, где должны располагаться ближайшие служебные кельи братьев-монахов. Любоваться красотами безусловно, великолепного храма и посещать предпраздничную службу не входило в его планы. Когда он говорил о визите вежливости, то не имел ввиду Богов.

Людской поток оказался слишком силен, и Ловец не смог его одолеть, хотя приложил максимум усилий. Не мог же он применить магию среди многотысячной толпы прихожан, священников, монахов и послушников! Ему ведь надо было еще постараться не привлечь к себе излишнего внимания.

— Мама!

— Боги! Смилуйтесь!

— За что? Боги!

— Я тут!

— Сойди с подола, скотина!

— Накажи…

— Руки! Руки убери!

— Мама!

Его уносило сотнями ног и тел все дальше и дальше от дверей, от колонн и от келий, к самому центру прямоугольника храма. Толпа заполнила все внутреннее пространство собора и продолжала пребывать, — обитель была богата, а, значит, и данников у нее было много.

Активно работая локтями и коленками, Ловец смог пробиться к южному боковому нефу, но дальше аркады пройти не удалось. Не зря говорят, что человек предполагает, а Боги располагают. В этот раз они располагали огромным храмом и столь же огромной толпой, построенным и собранной для того, чтобы полевой работник "Ловец" насладился красотой веками отработанного зрелища службы поклонения Стихиям.

Запел хор.

Действо началось раньше, чем собрались все желающие. Бесформенный говор толпы смолкал, растворялся, тонул в постепенно крепнущих голосах поющих монахов.

С места, где стоял Ловец, во всей своей красе был виден жертвенник, что, правда, было совсем неудивительно, он должен был быть виден с любого места в храме. Так было задумано архитекторами, — все припадающие к источнику веры должны видеть величие Богов, повелевающих водой, огнем, землей и воздухом. Избежать этого удовольствия можно было, только если специально закрыть глаза, чем, несомненно, нанести страшное оскорбление Богам. Желающих не находилось.

Ловца прижали к колонне, окружив плотной стеной спин, животов и женских грудей. В данном случае это обстоятельство вызывало взаимное неприятие.

— Куда приперся, бродяга?! — возмутилась ближайшая дама, демонстративно закрыв нос батистовым платочком, пахнущим мускатом.

Ловец не ответил, сделав вид, что поглощен молитвой.

Он был грязен и вонюч, что отталкивало от него женщин, тем более вместо ожидаемой прохлады под древними сводами оказалось слишком тепло, и тяжелый спертый воздух непроветриваемого помещения затруднял дыхание. Его же нервировала непредвиденная задержка, причиной которой являлся близкий контакт с молельщицами. Нужные монашеские кельи находились как раз на женской половине храма.

Святой Источник из маленького ручейка, бьющего из груды камней и камешков жертвенника, начал превращаться в фонтанчик.

"Боги одни, Святой Источник один, воздух и вода одна, а все враждуем", — вспомнилась друидская поляна и посвящение в Герои.

Монахи взяли на такт выше, и фонтанчик преобразовался в струю воды, устремленную ввысь. Тысячи брызг искрились в лучах достигшего зенита солнца и бриллиантами рассыпались вокруг жертвенника. Плавно, без рывков вода забиралась все выше и выше.

Ловец же поступил в точности до наоборот. Он медленно, не привлекая внимания, стек по столбу на пол. Такое случается сплошь и рядом, — человек упал в обморок. Что в этом такого? Пожелали Боги в обморок опустить человека, они же его и поднимут.

Расчет оказался верен. На исчезновение Ловца никто не обратил внимание.

Он встал на четвереньки и полез в нужном направлении, рассматривая по пути ноги, ножки и ножищи набожных женщин, девушек и баб.

Некоторые из представительниц слабого пола обладали весьма соблазнительными нижними конечностями. Одна из таких счастливых обладательниц чуть не лишила его пальцев на руках, пытаясь наказать дерзкого наглеца каблучками своих туфелек. Получилось нечто вроде танца с притопыванием.

— Всего-то пощекотал чуточку! — Его возмущение понято не было. Девушка затанцевала яростнее, притопывание стало громче, и он поспешил удалиться. — "Подумаешь, фифа городская!"

Каблучки, как известно, особенно в почете у горожанок. Там и мостовые в камень одеты, и улицы центральные асфальтом заливают. Цивилизация, одним словом.

Следующим открытием для путешественника стало то, что его опыт перемещения по храму был быстро перенят или, быть может, давно практиковался местными обитателями и прихожанами. Уже почти достигнув цели он встретил такого же ходока, вернее, ползуна, пробиравшегося в противоположном направлении.

— Ты чего здесь? — первым нашелся краснолицый мужичок, уперевшись лоб в лоб с небритым и грязным бродягой, непонятно как попавшим в собор.

— Ползу, — соригинальничал Ловец.

Мужчины поняли друг друга с полуслова и мирно разошлись, то есть расползлись, по своим делам.

Когда Ловец выбрался из толпы у нужной ему стены храма, над жертвенником уже полыхал Священный огонь. Языки пламени пробились между камнями так же, как недавно это сделала вода. Вода и огонь, огонь и вода смешались, переплелись и ласкали друг друга, создав причудливую световую феерию. Никакого пара, никакого шума воды или завывания огня. Под сводами храма звучал только хор, ничто не отвлекало прихожан от общения с Богами.

За одной из тяжелых черных драпировок близ портала Ловец нашел искомое — служебную каморку брата-писца.

"Пустая".

Не то, чтобы там никого не было, а в том значении слово "пусто", каким принято обозначать космическую пустоту межзвездного пространства.

В комнате не было ни книжных полок, ни шкафчика для бумаг, ни корзины с гусиными перьями, ни даже, казалось бы, самого необходимого — стола для писания. В углу одиноко пряталось кресло-качалка с двумя большими пыльными подушками, но и оно было пусто.

"Так. Разберемся. Могли писца привлечь к хозяйственным нуждам?"

Ловец решил, что это крайне маловероятно, потому что работой писца могли заниматься только самые слабые, старые или больные монахи, которые ничем другим, кроме как портить бумагу, заниматься уже не могли. Следующая светлая мысль показалось ему гораздо правдоподобнее:

"А если он участвует в службе?"

За черной портьерой глотки нескольких сотен монахов, прихожан и гостей монастыря орали гимн Богам. Если бы не специальная акустика храма, Ловец, наверное, оглох бы от звуковой какофонии. На пение это было уже мало похоже. Полное слияние, единение толпы, которая в момент экстаза забыла обо всех своих индивидуальных различиях и противоречиях. Безродный виллан стоял рука об руку с мелкопоместным дворянином, которого с другого бока подпирал ремесленник, за которым мог оказаться купчик или даже замковый золотник. Всеобщее единение достигло такой высоты, что даже женщин подхватили за руки, вовлекая в общий ритм монотонного раскачивания.