Владимир Швырёв - Ближние горизонты

После я замер. Тело мое расслабилось настолько, что я почти не чувствовал его. Я впал в оцепенение.

Меня окружили шорохи, скрип деревьев, журчание воды. Все звуки в этом месте были приглушенными. Они успокаивали и настраивали на свершение таинств. Про себя я решил не спешить с выбором спутников. Сначала нужно было посмотреть, что предложит мне лес.

Я был словно поделен на две части, правая из которых принадлежала черной стороне спирали и продолжала по капле отдавать ей свою кровь. Левая же часть меня досталась серой половине спирали и через соль втягивала в себя сырость лесного воздуха, смешивая его с моим потом. Холодные силы леса вливались в меня через левую руку, чтобы затем выйти наружу с горячей кровью правой руки. Я вошел в течение жизни этого места. Пропуская его сквозь себя, я сам становился лесом.

Я физически ощущал разность энергий, пронизывающих мое тело. Я чувствовал легкое покалывание в пальцах рук и выразительный медный привкус под языком. Я сидел. Я слушал.

Лес первое время испытывал меня на прочность. Он двигался у меня за спиной. Он ломал сучья деревьев. Он осмысленно шумел листвой, отчего могло показаться, что в темноте кто-то перешептывается. Лес разговаривал со мной. Я не двигался и не отвечал ему.

Я не шелохнулся даже в тот момент, когда сзади меня раздался надрывный детский плач. Плач был долгим и нудным, словно зубная ломота. Он поставил себе целью измотать меня. Но я выдержал. Плач постепенно затихал, пока не исчез вовсе. Я подумал, что все закончилось, но это было не так. Оказалось, что плач всего лишь взял паузу, чтобы переродиться и вернуться вновь, но уже в другом обличье. Теперь из леса за моей спиной явственно доносился женский стон. В этом стоне не было и намека на сладострастие. Это был стон тягучей, не отпускающей боли. Чужая боль не тронула меня. Когда стон стих, на смену ему пришел злой смех. Смеялся мужчина, и смеялся он явно надо мной. Я не любил себя настолько, чтобы смех, адресованный мне, задевал меня за живое. Поняв это, издевательский смех захлебнулся и растворился в теплой и влажной глуши деревьев. Лес мыслил просто. Он видел многое за свою долгую жизнь. Он помнил все. В его действиях не было злого умысла. Он просто доставал из своей памяти первое, что попадалось ему под руку, и с наивным простодушием дарил это, не зная и не понимая его смысла. Лес не знал злобы. Он просто таким образом пытался разговаривать со мной.

Потом кто-то положил мне на спину маленькую холодную ладошку. Ладонь легла на мою левую лопатку ровно в том месте, где билось мое наполовину мертвое сердце. Вот это уже был не лес. Это страх, покинувший среди колец спирали мое тело, просился обратно.

Я закрыл глаза. Своим новым зрением я впервые увидел, каков он на самом деле. Из Закрытого мира я увидел себя сидящим в центре Большой Спирали. Позади меня стоял ребенок лет пяти. Он неотрывно смотрел своими неживыми глазами мне прямо в затылок. Я не видел лица ребенка, но я точно знал, что это я сам. Именно так я выглядел в этом возрасте. Ребенок тем временем, прощупав мое сердце, убрал руку с моей спины и стал медленно обходить меня по кругу. Не знаю почему, но я не хотел видеть его лица. Я быстро открыл глаза — передо мной никого не было. Я подождал какое-то время и вновь погрузился в теплоту Закрытого мира. Ребенок за это время обошел меня по кругу и теперь вновь стоял за моей спиной. Он дул мне в затылок и играл с моими волосами. Материальность его не вызывала во мне сомнений. Он существовал на самом деле. Заблудившись в кольцах спирали, он на время отстал от меня. Изгнанный, неприкаянный, он хотел вернуться назад. Он желал, как и прежде, крепко держать мое сердце своими детскими руками и никогда больше не отпускать его.

Я не шевелился. Ребенок вновь начал свое движение по кругу. Он был совершенно расслаблен. В его действиях не было и намека на напряжение или неуверенность. Он вел себя совершенно раскованно и, обходя меня в очередной раз, неожиданно сел мне на колени. Я почувствовал холод, идущий от его неживого тела. Ребенок тихо сопел мне что-то на ухо, пытаясь усыпить меня. Он прислонил свою мертвую голову к моей груди и с удовольствием слушал тусклое биение моего сердца. Потом он осторожно заглянул в мои закрытые глаза. Он смотрел в них очень долго. Когда ему показалось, что я готов, он протянул свои цепкие пальцы для того, чтобы обнять мое сердце. В этот самый момент я схватил его обеими руками поперек тела. Ребенок забился и завизжал, мгновенно наполнив тишину внутри меня леденящим кровь звериным рыком. Звуки, издаваемые им, никак не вязались с его внешним обликом. Но я не сдался и не ослабил хватки. Жуткая тварь в моих руках царапалась и изо всех сил пыталась освободиться. Я сжал ее еще крепче, чтобы она не смогла вырваться. Руки мои вспыхнули ярким желтым огнем.

Страх закричал еще сильнее, когда почувствовал, как мои руки наполняются жаром. Он корчился в набирающем силу пламени. Ему было больно. Постепенно крики его становились тише. Еще тише. Совсем тихо. Чш-ш-ш. Я баюкал его, пока в моих руках не осталась лишь горстка пепла. Пламя потухло. Пепел просыпался сквозь мои плотно сжатые пальцы. Погребение состоялось. Я попрощался со своим страхом. Он ушел первым. Вскоре мне предстояло последовать за ним.

Я медленно растворялся в спокойной и естественной тишине леса. Рядом со мной едва различимо шелестела на деревьях листва да ручей с еле слышным журчанием поглаживал скользкие камни своего русла. Из Закрытого мира я видел, как таинственный свет пробивается из-под каменных плит спирали. Свет поднимался к небу, и в его бледных лучах в нескольких метрах над моей головой плавали по кругу белобрюхие рыбы. Своими движениями они рисовали по воздуху контуры спирали. Рыбы создавали в небе отражения того, что они видели на земле. Только мне не было места в выводимых ими узорах. Я ждал долго, но так и не увидел своего отражения.

В этот момент я почувствовал произошедшие рядом со мной перемены. Я открыл глаза и увидел, что лес предложил мне первых спутников. Вокруг ножа, на лезвии которого еще оставалась моя кровь, скрутилась большая черная змея. Ее тело было в постоянном движении, но при этом сама она оставалась на месте. Все ее движения были внутри нее и не выходили за границы ее чешуйчатой кожи. В этом была ее философия. Так она познавала окружающий ее мир. В движениях змеи я не чувствовал никакой угрозы. Но она смотрела мне в душу, и во взгляде ее не было ничего. Одна черная пустота. В этой пустоте не было места даже для холодного ветра. Что мне делать с этой пустотой, как использовать ее силу, я не знал.

Потом из чаши гордо и неспешно вышел королевский олень. Он надменно и одновременно настороженно повел из стороны в сторону своими раскидистыми рогами, словно ожидая, что все живое опустится перед ним на колени. Не дождавшись никакой реакции на свое появление, олень повторил мой путь по кровавому следу и принял соль с моей руки. Он был слишком горд собой и одновременно с этим чрезмерно напряжен и осторожен. Если бы в момент его гордого шествия рядом хрустнула ветка, он в мгновение ока унесся бы в чащу. Король на самом деле был так же пуст, как и взгляд змеи. Я понял, что было с ним не так — этот король был в изгнании, и напускная гордость его на самом деле была страхом возможного разоблачения. Он тоже не подходил мне.