Ольга Болдырева - Без души

Безумный смех вывел Ирэн из оцепенения, и женщина с испуганным вскриком кинулась к двери.

— Нет! Никогда! Потому что я больше не люблю тебя! Ты отвратительна! Вон! И если хочешь, чтобы в этом мире воцарился ад — освободи меня! И смотри, как я уничтожаю всё, что тебе дорого.

Дверь давно захлопнулась, и эхо моего крика перестало терзать слух болью. Я сидел, прислонившись к стене. Горло нещадно саднило — я сорвал себе голос, опять. Сил оставалось только на тихий шепот.

— Не приходи сюда. Прости. Ты, наверное, не поймёшь, но мне больно снова становиться человеком. Каждый раз, когда ты приходишь, я чувствую, вспоминаю. Ненавижу тебя, Ирэн, за это. Без чувств существовать спокойнее. Эрик был прав — непозволительная слабость. Или говорил я? Знаешь, Ирэн, я уже не могу понять, что во мне от Эрика, а что — от меня самого. Мне больно. Я не хочу быть спасителем. Не хочу быть мессией, слугой света. Он выжег во мне все хорошее. Жить в пустоте спокойнее. Она такая мягкая… я проиграл. Я всё‑таки проиграл… Только не приходи.

Взгляд, отраженный в мутной луже, медленно мертвел. Так спокойнее.

Если бы только не эти голоса…

Сейчас:

Я сидел на парапете восточной башни. Не обращая внимания на прикосновения ледяного ветра, жадно глотал холодный воздух — здесь, в землях Эрика всегда царила зима.

А рядом со мной сидела Смерть.

— Простудишься, — тихая госпожа покачала головой, — даже носитель Бездны может заболеть насморком. Правда, смешно?

Странно слышать это от неё, я даже собрался что‑то сказать в ответ, но… промолчал, продолжая смотреть в заполненное вязкими грязно — белыми тучами небо, словно надеясь увидеть ответы на свои вопросы. Паршиво, и слишком спокойно. Неправильно. Сознание пыталось найти ассоциацию — как это: "смешно"? Нет, не помню. Разговор, легкость, потом идея… и такой подъём, всплеск — смешно?

Помню отчаянье — это как взять нож и с силой полоснуть себя по руке. И жажда, когда смотришь на тёмные капли, стекающие по запястью. Кап — кап. И гнев… Нет, всё‑таки ещё есть ассоциации. Остались. Это все часть Эрика — она пока поддерживает меня. Но Бездна подступает, стирая во мне все.

Барьеры уже не восстановить.

Я отомстил, но внутри пусто. И холодно. Или это снаружи ледяной ветер? Не знаю. Наверное, через подобное проходили многие. Долгий путь к цели, отсчитывание дней и шагов, утомительно — предвкушающее ожидание, планы… А потом делаешь следующий шаг и неожиданно понимаешь, что цель осталась позади. Дни, недели, может, целые годы укладываются в несколько минут. И вместо радости наступает опустошение.

Слишком долго этого ждал, и в последний момент, когда пришлось сломать план, перегорел.

Радости…

Нет, не было даже того, что я смог получить из частички личности Эрика. Только холод Бездны и белые хлопья снега.

— Это был щедрый дар. Только ответь: зачем? — тихая госпожа тоже подняла заплаканные глаза к небу, позволяя большим снежинкам падать на её бледное лицо, смешиваясь с красными каплями слёз.

Красиво.

— Ты не знаешь?

Неужели я должен опять всё объяснять?

— Нет. Её нить оборвалась только из‑за твоего вмешательства. Ты стёр такую красивую жизнь, Серег.

Не могу понять, что прозвучало в голосе Смерти: сожаление или жалость?

— Моего? Ты шутишь? Её должны были убить. Я всего лишь не вмешался.

— Зачем ты врёшь? Даже про себя не говоришь это. Её бы не убили — вот правда. Впрочем, кажется, я понимаю, но не обвиняю тебя. Мне опять хочется спросить: за что? — оторвавшись от созерцания неба, тихая госпожа закрыла глаза, как‑то тихо, по — детски вздохнув. И зябко передёрнула открытыми морозу плечиками.

Я некоторое время, молча, обдумывал ответ. Каждое слово.

— Это месть. Я отплатил тем же. Ларин — равнодушием. А у Далика отнял то, что и он у меня в прошлой жизни. Боль пойдёт ему на пользу, а когда я убью остальных членов его семьи, с долгами будет покончено. По — крайней мере, с их большей частью.

— И Ирэн тоже будет среди "остальных членов семьи"?

— Я ещё не решил. Обещал защищать её… Но ведь защита бывает разной, не так ли? Можно защитить и от жизни. Да, это смешно.

Ледяной ветер, проникая под тонкую шёлковую рубашку, впивался в кожу острыми иглами, причиняя боль — хоть какие‑то ощущения. Я попросил Бездну не лишать меня этого.

— И это всё? Только из‑за мести? Не смеши, ты мог придумать нечто более изящное.

Да, у меня богатая фантазия — в прошлой жизни я гордился ею. Но решил остановиться на этом варианте.

— Каждому своё. Так будет лучше. Какая разница: убил бы её я или кто‑то другой. Чем эта месть хуже дугой? Ничем. Обыкновенная плата за боль, за унижение. За сломанную жизнь. За предательство.

Я вздрогнул, когда Смерть неожиданно громко и искренне засмеялась.

— Скажи, а ты не думал, что они могли тебя и не предавать?

— Глупость.

— Нет, Серег, это не глупость. Ты просто зациклился на одной идее и отказался посмотреть по сторонам. Итак, — тихая госпожа повернулась ко мне. — Сейчас я расскажу тебе две сказки. К сожалению, они грустные: ни в одной нет счастливого конца. Но ты послушай, вдруг сможешь услышать что‑то знакомое?

Смерть задумалась, смешно вытянув губы трубочкой.

— Да, начну с этой. Её тебе будет проще понять. Любой мир состоит из двух составляющих, концентрация которых должна пребывать в относительном равенстве. Это обусловлено законами множественной вселенной. Ни творцам, ни кому‑либо ещё этого не изменить. Свет, тьма, зло или добро… — названий много. Но они должны быть в равновесии. Мир, в котором основы нарушены — обречен. Зло нельзя изжить навсегда, уничтожить полностью. Кто‑то все равно займет его место, желает он того или нет. У него будет другое лицо, новые задачи и приоритеты, но это будет все равно зло. Альтернатив нет. Если ты забираешь нечто, то должен предложить подходящую замену или же собой восполнить утрату — ещё одна основа. Неоспоримая истина. Но ведь каждый считает, что сможет найти свою правду? Никто не решится написать свод законов Единого творца, ведь на каждого праведника найдётся свой змей. И вот в одном маленьком красивом мире люди страдали вовсе не от абстрактного зла. У него было лицо и воплощение, оно убивало их родных и причиняло боль. И люди так устали, что перестали слушать доводы разума и заповеди своих богов. Кто осмелится обвинить их в том, что они просто устали бояться засыпать и хоронить своих детей? Они придумали, как казалось, идеальный способ обмануть законы вселенной. Навсегда изжить зло… Все очень просто. Они выдумали для себя спасителя и нашли его — того, кто смог бы взять на себя ответственность за их души и жизни, кто не принадлежал их миру и поэтому имел право вмешаться в основы. Маленький наивный мальчик, который смог победить. И он, конечно же, не знал, что множественная вселенная принимает лишь равноценный обмен: забрав что‑либо у неё, нужно что‑то отдать… Но что мог предложить случайный спаситель кроме себя самого? Отобрав у мира одну из опор, по закону мальчик сам должен был ею стать. Вся сила досталась ему. Именно этого и ждали жители мира. Прежде чем спаситель научится обращаться с этой силой, они обвинили его в предательстве и приговорили к смерти. Недавние друзья отдали его Бездне — изначальному Ничто. И вроде бы все хорошо: зло растворилось в пустоте и больше не сможет возродиться. Счастливый конец. Но жители мира сами забыли о законе равновесия. Зло нельзя уничтожить. Предав друга, лишаешься права на прощение. Мир, предавший своего спасителя — обречен, ведь теперь он сам становиться злом. Раковая опухоль на теле вселенной… Бездна, пожирающая саму себя. Желая избавиться от боли, замечательный волшебный мир вынес себе смертный приговор.