dver_v_zimu - Элизиум, или В стране Потерянных Снов

Это было похоже на прощание. В этом было много горечи, странной, полынной и свежей. Словно кто-то издалека звал, окликал — а потом отворачивался и уходил прочь. Драко поискал во тьме и нащупал руку Гарри. Мокрую, в сперме, Мерлин знает, в чем еще.

Он поднес ее к губам и, без раздумий, чтобы не струсить — поцеловал.

— Нет, — сказал Гарри. — Не надо. Не надо теперь.

*Возляжем (лат)

Убежище превратилось в ловушку, в этом ничего удивительного для Драко не было. Он слонялся по квартире, которую мысленно окрестил «комнатами Лорелей», пока дневной свет не гас окончательно, и солнце не проваливалось за кромку домов-скал на противоположной стороне улицы-ущелья.

Когда наступали сумерки, он убегал.

Поттер ничего на эти ночные вылазки не говорил. Реагировал со спокойствием настоящего хищника: так лев знает, что раненая им антилопа никуда не денется, будет бродить вокруг, пачкая траву кровью, мучаясь жаждой и ужасом, и, рано или поздно, окажется на расстоянии ленивого прыжка.

Драко собирался торопливо, стараясь не шуметь. Зачем был этот спектакль, он не совсем понимал. Только казалось, что так будет легче и проще. Он натягивал куртку, брал сумку, фонарь. И семенил по длинному коридору, разрисованному корявыми метками. Красным карандашом, который он отыскал в одной из комнат рядом с квартирой Лорелей, Драко отмечал направления и вел счет квартирам, поворотам и переходам. Очень скоро он стал знатоком лабиринта, разобрался в причудливых архитектурных уловках, отметил тупики и лестницы, и уходил дальше, и дальше, и дальше.

Однажды, в полночь, сидя в пустом доме на полу, рядом с качающимся пламенем фонаря, он встал и подошел к заросшему пылью окну. Он выглянул и, в полутьме, в ярком лунном свете, заметил далеко внизу фигурки псов-стражников. Они сгрудились у подъездной двери, но все это было так далеко — не меньше чем в двух милях плавно изгибающейся улицы, и Драко понял, что ушел от Поттера. Ушел так далеко, что Поттеру теперь, с его-то инвалидной ногой, ни за что не догнать: даже если разберется в карандашных пометках на стенах и дверях.

Короткая и счастливая мысль о состоявшемся побеге сменилась горькой и странной. Что, если Драко никогда не хотел убежать, обманывал себя призрачной этой надеждой и стремился лишь показать себе самому, что никакой ловушки — для него-то, умного и сильного, нет? Что, если он все это время кружил здесь лишь потому, что ему нужна была иллюзия свободы, нужна для того, чтобы добровольно вернуться к своему мучителю?

Окна, за которыми, по расчетам Драко, сейчас спал (или делал вид, что спит — спектакль вполне мог оказаться обоюдным) Гарри, были темны. Ничем не выделялись из сотен других. Псы внизу лениво перегавкивались и скользили по серым камням мостовой. Ветер ударял по выступам крыш и беспомощным водоворотом спускался, раскачивая завесы пыли и гремя оторванными кусками кровельного железа. Город был тих, бесконечен, уныл, спокоен спокойствием мертвеца.

Драко отвернулся и побрел по комнатам. Фонарный свет выхватывал голые стены, полы с отметинами некогда стоявшей здесь мебели. Хозяева этих апартаментов постарались, в отличие от большинства беглецов, прихватить все с собой. В самой дальней комнатушке, оклеенной обоями с пухлыми бутонами ненатуральных роз, в оконном простенке привалился к стене колченогий деревянный стул. Единственный предмет мебели. Драко сел на него, прислушиваясь к треску в рассохшейся древесине, и просидел час или два, бессмысленно таращась во тьму.

Мелодично зазвенели колокольчики, где-то совсем рядом: но Драко было не обмануть. Лифты в доме иногда просыпались и скользили вверх и вниз сами, в понятном только им печальном механическом ритме: хлопали решетки и скрипели канаты. Он привык к этому звуку.

Он начал засыпать, было это похоже на легкую дрему, грезу наяву, когда сливаются три мира: тонкий, деликатный, нелогичный — мир сновидения, грубый и простой — яви, и, наконец, яркий и желанный, счастливый — мир желания, мечты.

Стены дома-скалы раздвинулись и выпустили путника на свободу. По лицу его прошел прохладный ветерок, пахло рекой, свежей травой, срезанными цветами. Драко очутился в собственном саду, в знакомом его уголке, том, где в начале июня, под старой яблоней, накрывали стол для подобия пикника. Обстановка была чопорной и расслабленной одновременно, и всегда казалась ему слегка натянутой, неестественной. Отмечали его день рождения, но об этом как-то мало говорили, именинника почти и не чествовали. Было похоже, что гости изо всех сил стараются изобразить, что пикник ни к чему особенному отношения не имеет.

Стол всегда ставили в ажурной тени, на вершине плоского холмика, и, глядя вниз, можно было увидеть, сквозь ветки ивы и ольховые заросли, блестки реки. Ветер останавливался здесь, перебирал бахрому на белой скатерти и играл с яблоневыми листьями и, облетавшими уже цветками. Невесомые, похожие на хлопья снега, лепестки падали в чашки с крепким чаем, кружились над молочниками и сахарницами.

Драко повернул голову и увидел знакомые цвета: желтый на черном. Черная соломенная шляпка его жены, всегда украшенная в этот летний день чайными розами, покачивалась, когда Астория наклонялась или вставала, чтобы поправить сервировку.

Астория что-то рассказывала быстрым, смешливым тоном, и он видел ее лицо в тени от полей шляпы, ее серое шелковое платье, желтый кант на вороте и белый кушак, концы которого перебирал ветерок.

Драко увидел своего отца, держащего на коленях маленького Скорпиуса, и Скорпиус смотрел снизу вверх с обожанием котенка. Большая отцовская рука, с голубоватыми вздувшимися от возраста, жилами, крепко держала поперек нарядного матросского костюмчика, а Скорпиус все тянул ручки наверх, не то пытаясь обнять, не то мечтая подергать деда за ухо.

Мистер Гринграсс улыбался, пугливо, робко и отстраненно, как всегда делал при жене, чья величественная и неподвижная красота, сказать по правде, даже Драко вводила в легкое смущение. Он знал, что эта женщина глупа, легкомысленна, поверхностна, как солнечные блики в реке — но контраст с ее полным какой-то возвышенной, торжественной печали, идеальным лицом был слишком сильным. Теща улыбалась мужу, а казалось, она вот-вот покачает головой с осуждением, и тогда мистер Гринграсс провалится от стыда сквозь землю. Астория забрала Скорпиуса у деда, подняла на руки и засмеялась. Потом оглянулась.

— А, вот и ты. Наконец-то. Мы ждали тебя.

Драко поцеловал ее прохладную мягкую щеку, отодвинул стул и сел. Казалось ему, что все смотрят с нетерпением, жадным и упрямым. Нарцисса протянула ему чашку с чаем.

— Расскажи, где же ты был, — певуче и спокойно попросила она.