Алиса Дорн - голова быка

К его удивлению, сержант вернулся почти сразу же. "Молодец", — с теплотой подумал Эйзенхарт, вспоминая как давным-давно перебарывал свой страх мертвецов. Какая-то мысль, связанная с этими воспоминаниями, забрезжила на краю сознания…

— Доктор Ретт был дома, поэтому скоро прибудет. Коннор уже выехал, — доложил Брэмли.

Эйзенхарт кивнул и устало запрокинул голову. Что же это было — еще из того времени, когда сам он служил сержантом под началом детектива Гардинера…

— Вспомнил, — сообщил Эйзенхарт потолку. — Я вспомнил, где его видел. Его звали Брин Толлерс, из местных. Один раз попался на разбое, до этого проходил подозреваемым по той же статье. Не знал, что он уже вернулся, — он прикрыл глаза. — А что насчет посетителей?

— Я собрал описания, насколько привратник смог их вспомнить. Сэр, — в голосе Брэмли зазвучало сочувствие, — вы в порядке?

— Что о мной будет? Главное, разбуди, когда они приедут.

Команда Лоя приехала первой и быстро принялась за дело. Вскоре уже почти все поверхности были в графитовом дактилоскопическом порошке, а в воздухе пахло фотографической вспышкой. Доктор Ретт, полицейский патолог (один из двух, работавших в городском полицейском управлении), мужчина с пегими волосами и крысиными чертами лица, появился немногим позже, привнося в помещение атмосферу недовольства.

— Можете мне уже дать что-нибудь, Ретт? — спросил Эйзенхарт у склонившегося над телом патолога.

— Я, что, нанимался прорицателем? — тот метнул на него хмурый взгляд. — Приходите послезавтра, получите заключение.

— Почему так долго? Насколько я знаю, у вас нет сейчас тел в очереди на вскрытие.

— Зато у меня есть вторая работа. И первая половина дня у меня занята приемом. Так и быть, — сделал уступку Ретт, — можете подойти завтра к вечеру, выпишу вам предварительное заключение.

Эйзенхарт покачал головой.

— Все еще слишком медленно.

— С каких пор мертвецам есть куда спешить? — ворчливо поинтересовался патолог и кивнул санитарам. — В любом случае, это не мои проблемы, раньше вы от меня ничего не добьетесь. Можете увозить.

— Стоять! — скомандовал Виктор. Носилки с телом замерли на полпути из комнаты.

— И что дальше, детектив? — сухо поинтересовался полицейский патолог. — Оставите тело здесь, пока я не соглашусь препарировать его прямо сейчас?

— Ни в коем случае, — заверил его Эйзенхарт. — Увозите! — разрешил он носильщикам. — Только не в морг. Кто-нибудь из вас знает, как проехать к университету?

— В последнее время вы ведете увлекательную жизнь, — заметил Мортимер, накладывая гипсовую повязку на мою руку. — Вступили в какой-нибудь клуб? Бокс? Сават? Спортивная борьба?

Если мой коллега и удивился тому, как я ввалился в его кабинет спустя ровно две секунды после начала рабочего дня, прижимая к груди травмированную конечность, он держал это при себе. Коротко поинтересовавшись, чем он может помочь, он раздобыл порошок и горячую воду и приступил к гипсованию.

— Сават? — невольно заинтересовался я. — Им увлекаются в Гетценбурге?

— А почему нет? У нас все-таки не совсем провинция, — Максим осторожно пригладил последний слой бинта и оставил его высыхать. — Молодые аристократы едут в Арнуаль на саббатикал, многие предпочитают там отдыхать… Естественно, привозят оттуда модные веяния. Так как, я угадал насчет савата?

— Нет, — я с улыбкой покачал головой, — не занимался им еще с армии. А это… — придумывая правдоподобное объяснение, я вспомнил первую стычку с Быками, — был скорее каном [6] фехтование на тростях .

— Должно быть, он стал гораздо опаснее с тех пор, как я в последний раз смотрел на правила, — пробормотал Максим. — Но я не буду больше спрашивать, если вы не желаете.

Я был ему за это благодарен.

— А как прошла ваша встреча с полицией? — полюбопытствовал я.

Молодой танатолог пробурчал себе что-то под нос.

— Честно говоря, я так и не понял, что хотел от меня тот куп, — признался он. — Продержал меня три часа в приемной, а потом безо всяких вопросов отпустил. Кстати, он сейчас здесь.

Я хотел его еще о многом расспросить, но был вынужден прерваться.

— Что? — переспросил я.

— Я видел его только что в коридоре, по-моему, он направлялся к Фитцерею. Эй, — вскочил он вслед за мной, — подождите! — Максим постучал по повязке и нахмурился. — Кажется, высохла… давайте я вам помогу.

Просунув руку в петлю, я поспешил в кабинет профессора.

Я нашел их с Эйзенхартом в танатологической лаборатории в подвале. Стоя перед накрытым простыней телом детектив и профессор увлеченно беседовали и даже не сразу заметили нас — по крайней мере, один из них; Эйзенхарт обернулся на скрип открывающейся двери и остановил взгляд на моем гипсе.

— А, Альтманн, Мортимер, проходите, — неожиданно доброжелательно поприветствовал нас профессор Фитцерей. — Мы с вашим кузеном, Альтманн, как раз обсуждали перспективы сотрудничества между нашей кафедрой и полицией.

— Кузеном? — шепотом повторил Максим.

Я виновато пожал плечами: эту подробность я от него утаил.

— Родственников не выбирают, — также шепотом ответил я и внимательнее посмотрел на профессора, с энтузиазмом вещавшего что-то об обществе, наконец оценившем танатологию.

Проблема с Эйзенхартом заключалась в том, что кроме умения наступать на чужие мозоли он обладал несокрушимым обаянием. Мне не раз доводилось наблюдать, как, привлеченные его мягкой приветливой манерой, люди и не замечали, как попадали в ловушку и уже не могли ему отказать. И вот сейчас его очередной жертвой стал мой начальник.

"Хотел бы я знать, что он ему пообещал", — мрачно подумалось мне.

— Разумеется, подробности еще будут обговариваться, но от лица кафедры я позволил себе предложить нашу помощь уже сейчас…

— Скоро же он сменил лейтмотив, — тихо прокомментировал Максим.

Я кивнул. Для человека, после прошлого визита Эйзенхарта в университет не менее часа оравшего о недопустимости идти на поводу у полиции и прерогативе науки над интересами властей, профессор Фитцерей удивительно быстро пересмотрел свои суждения.

Впрочем, как выяснилось, работа с полицией должна была — по словам Эйзенхарта, разумеется, — давать нам больше материала для практических опытов. Теперь стало ясно, почему Фитцерей так воодушевился: как истинный энтузиаст своего дела он уже давно сбросил всю остальную работу на своих ассистентов в лице нас с Мортимером и появлялся на службе только ради экспериментов по ресуррекции, ворча по поводу квоты и суеверных плебеев, не желавших завещать себя науке.

В завершение пламенной речи профессор с торжественным видом откинул простыню с тела, и у меня перехватило дыхание. Сразу же захотелось дотронуться до синяков на шее: на лабораторном столе лежал человек, оставивший их вчера вечером. Лежало, поправил я себя. Тело. Потому что человек этот был совершенно мертв.