Наталья Соболева - Пламя и пепел

Нужно помочь ему, новорожденному Фениксу. Но как? Тело по-прежнему не желало меня слушаться, при любой попытке шевельнуться на меня наплывали волны слабости и дурноты. Что ж, физические действия стоит сразу отмести. Магия во мне оставалась, я ее чувствовала, но все мои способности задействовались тем или иным движением или позой — а значит, я была все равно что безоружна. Что же делать?

Мне отчаянно, до боли хотелось что-то сделать, хотя бы посоветовать вовремя, как верно направить удар. Как суметь выбраться отсюда живым. Но как мне докричаться до него, если я сама почти не слышу собственного голоса? Если б он мог прочесть мои мысли… а может быть, это и есть ответ? Я и сама не верила этой сумасшедшей идее. Но если я могла слышать мысли Сатх, почему не смогу говорить с ним? Я не знала, была ли Сатх когда-то реальной — но теперь это все, что мне оставалось. Я зажмурилась от напряжения.

— Этьен, ты слышишь меня?

Я очень тихо произнесла эти слова, изо всех сил представляя, что шепчу их ему на ухо — так, будто стою с ним совсем рядом. Прошло несколько секунд томительной тишины.

— Вивиен?!

Голос — а точнее, мысль — был удивленным и растерянным. Еще бы. Я и сама пребывала в примерно таком же состоянии.

— Вивиен, ты… ты уже умерла?…

Я вздрогнула. Господи, как же я об этом не подумала.

— Я жива, я в пещере, но не могу пошевелиться. Этьен, мне кажется, ты на верном пути.

— Что они сделали с тобой? — эти мысленные слова звенели тревогой, мукой сострадания. Как ни странно это звучит, на душе у меня потеплело, и будто даже твердая чернота пещеры отступила. Он смог мне ответить — значит, он будет бороться не один.

— Об этом потом. Слушай меня внимательно. Ты не сможешь их победить, если останешься собой.

— Что ты имеешь в виду?

— Слушай. Ты — Феникс, бессмертный, ты наделен магией, ты уже больше, гораздо больше, чем человек. Ты должен принять это, не умом, а душой, своей сутью. Понимаешь? И прямо сейчас. Тогда у нас появится шанс выбраться.

Наступила тишина, я больше не слышала его голоса — и это могло значить все, что угодно. Секунды потянулись еще медленней, хоть это и было невозможно. Не знаю, сколько прошло времени, здесь я его не ощущала, но в какой-то момент я не выдержала и неслышно крикнула:

— Этьен! Где ты?

И услышала глубокий, спокойный голос:

— Я уже иду, Вивиен. Я сейчас.

Не знаю, что меня поразило больше — то, с какой ошеломительной скоростью он справился со всеми препятствиями, или то, как спокоен он был. Хотелось думать, что в этом помог мой совет, но я понимала, что он мог послужить лишь маленьким толчком, а все остальное Этьен проделал сам. Никто не в состоянии заставить тебя думать так или иначе — это всегда твой собственный выбор.

Такое непривычное чувство — не ты спасаешь кого-то, но тебя спасают. Мне же, словно сказочной Рапунцель в высокой башне, оставалось лишь ждать. Я больше не решалась тревожить Этьена мысленными разговорами, боясь отвлечь его в самый страшный момент, и просто считала секунды, одну за другой.

И даже от этого мысленного общения я устала, едва ли не сильнее, чем от всех попыток шевельнуться, и больше всего на свете хотелось заснуть. Непозволительная роскошь для беспомощной пленницы. Интересно все же, как мы будем искать выход отсюда, и каким окажется путь. Или Этьен уже знает нужный алгоритм действий? Скорей бы… Словно задыхающийся ныряльщик, который, выжигая остатки кислорода в легких, уже поднимается к поверхности и чувствует все нарастающее нестерпимое желание глотнуть свежего воздуха, я едва могла переносить окружающую темноту и одиночество. Меня ужасно тянуло к свету и людям… и к Этьену.

— Я уже здесь, Вивиен. Давай, будем выбираться отсюда.

Это был его настоящий голос. Настоящий. И он сам был здесь. Тяжело дыша, он подхватил меня на руки, и на миг в этой темноте я смогла разглядеть его лицо. Я испуганно ахнула.

— Как думаешь, не зря мы решили выбраться сюда? Может, еще рано?

Он поддерживал меня за плечи и иногда заглядывал в глаза. Ему тоже крепко досталось, но он не обращал на это внимания — и, как я уже усвоила, не особенно любил, когда внимание обращала я.

— Ну, когда-то нужно было, — я осторожно прижалась к его щеке, — не весь же век в твоей берлоге сидеть.

Ожоги и царапины на его лице, так напугавшие меня, уже почти затянулись, но, наверное, от них останутся шрамы. Сегодня мы в первый раз решили выйти «в свет». И уж кому было торопить его, но только не мне. Договаривая фразу, я поймала себя на том, что исподтишка оглядываю зал.

— В отношении нас с тобой выражение «весь век» вообще звучит интересно, — мягко рассмеялся он, — Всего лишь неделя, — Устроившись поудобнее, он подозвал официанта.

Это было еще так непривычно — и мне, и ему. Все произошедшее сильно изменило нас обоих, и теперь нужно было привыкать ко всему новому, разбуженному этим потрясением. И ничуть не меньше его нового восприятия себя как Феникса каждый раз удивляло слово «мы», которое он произносил так непринужденно, но осторожно и мягко. Наверное, я слишком долго пробыла волком-одиночкой, и теперь странно было ощущать, как через броню пробивается тонкий росток вечного чувства, которое, если честно, мне было боязно носить в себе.

Тогда, вытащив меня из пещеры, Этьен, поймав попутку, отвез меня к себе домой. Надо думать, шофер был напуган странной парочкой, остановившей его машину на трассе за городом — мужчина в ссадинах, порезах и ожогах, и бледная женщина без чувств на его руках. Красивая женщина — мне нисколько не совестно это признавать, ведь в этом не только не было моей заслуги, это не было даже моей постоянной характеристикой. Одежда на нас была, конечно же, соответствующая — сама по себе приличная, но грязная и местами рваная. Я не помнила ни этого, ни того, как мы выбрались из пещеры. До сих пор было неловко, что Этьену пришлось выносить меня на руках — он так и не признался, долгий ли был путь.

Я с горечью обнаружила, что утраченные силы накапливаются с трудом. И все эти дни мы, в общем, не покидали квартиры Этьена — довольно просторных холостяцких апартаментов. Я рано засыпала, просыпалась к полудню и вообще почти не вылезала из постели. В ответ на мои слова о том, что ему тоже нужно отдохнуть и не мешало бы сходить к врачу, Этьен только отмахивался и удваивал свои заботы обо мне — приносил фрукты и калорийные вкусности, брал напрокат диски с комедиями и устраивал нам солнечные ванны на балконе. Телевизор в эти дни мы совсем не включали, да и компьютер использовался скорее как плеер, за исключением электронной почты, куда пришло несколько посланий от Алисы — милых открыток или небольших записочек с новостями и пожеланиями выздоровления. Я почти совсем не отвечала даже ей. Нам не было дела до того, что происходило за стенами квартиры, в которой, кажется, пробивалось сквозь иссушенную почву что-то тонкое и эфемерное, но излучающее свет и тепло.