Вероника Горбачева - Сороковник. Части 1-4

Вот теперь самое время паниковать.

Цепочка камней по-прежнему на месте. Но только кроме меня в округе нет ни души. Поспешно оборачиваюсь, только для того чтобы убедиться: гостиницы за спиной тоже нет. И силуэты деревьев у дороги изменились: хорошо помню стройные тени тополей, а сейчас это приземистые могучие каштаны и вязы. А солнце-то… Солнце почему не в той стороне?

— Мамочки-и-и… — тихо говорю. И сползаю с камня.

Вместо степи — луг. Вместо гостиницы — развалины какой-то высокой башни. Вместо заката — рассвет. Но главное даже не это. Два солнца на горизонте — это слишком.

Я прислоняюсь спиной к камню. Бред. Это просто двоится в глазах. Да. Двоится. Робко обращаю взор к небу.

Солнц по-прежнему два. Одно чуть крупнее и встаёт над горизонтом с небольшим опережением. Я не сильна в астрономии и мне не интересен сей казус, меня больше волнует другое: чьих рук это дело? Снова Мир шутит? Но тогда получается, что он меня выкинул, а это ни в какие ворота не лезет: я же ещё не отыграла! Тогда кто? Или что? Камни? Я на одном из них всё утро просидела — и ничего…

Трава под ногами сочнее и зеленей степной, кое-где проглядывают жёлтые звёздочки зверобоя. Колышутся редкие колокольчики и дельфиниум от утреннего лёгкого ветра… утреннего, а по моим внутренним часам ещё вечер. По самой земле стелется «кашка», как мы в детстве называли белый клевер. Всё знакомо. Неужели меня занесло домой?

Вскарабкавшись на валун, чтобы стать повыше, обозреваю окрестности. Здесь уже не степь, а довольно большой луг, окаймлённый по радиусу лесом, за ним в отдалении проглядывают макушки невысоких гор. Изменившиеся деревья и загадочную башню я уже отметила, а вот цепочка камней для медитации осталась той же; может, и есть какие отличия, но с виду не определить.

Есть какие-то мысли?

Ни одной. Иди, Ваня, не век тебе здесь торчать на семи ветрах, не флюгер. Но по сторонам, когда пойдёшь, поглядывай осторожности ради.

Дорога здесь бетонирована, причём не так давно, ни единой трещинки не видно. Обочины устланы цветным гравием, слишком хорошо скругленным для естественного происхождения — первый сигнал о том, что технология здесь немного выше, чем там, откуда я пришла. Осматриваюсь ещё раз. Если предположить, что рельеф и география дублируются в обоих мирах, то где-то на юго-востоке осталась деревня, тогда логично будет считать, что повернув по дороге на северо-запад, я к концу дня попаду в город. А там встречу людей и, возможно, обнаружу цель, ради которой меня сюда занесло.

Не удержавшись, разглядываю башню, круглую, вроде водонапорной, сложенную из жёлтого известняка. Но, конечно, она не водонапорная: раза в два шире, высотой с трёхэтажный дом, и хоть макушка порушена ветрами — известняк камень нестойкий — там, наверху, щербятся кое-какие уцелевшие зубцы и темнеют прорези бойниц. Если бы не они, башня была бы до смешного похожа на гигантскую шахматную ладью, малость попорченную древесным жучком. И как знать, может в мою задачу входит обнаружить именно здесь, в этой башне, нечто интересное?

Не нарваться бы на второй Сороковник, думаю скептически, но с дороги всё-таки схожу и направляюсь к загадочной руине. Ни троп, ни подходов нет, а потому — барражирую прямо по росистому разнотравью, которое с каждым шагом становится всё выше. Говорят, раньше на лугах мог потеряться всадник. Не знаю насчёт всадника, но у моего Лютика только уши из этой травы выглядывали бы, а уж этой нимфе хватает, чтобы скрыться с головой…

…Нимфе?

Иначе это нежное созданьице и не назовёшь. Правда, нимфы не носят босоножек с оплёткой до самых аппетитных круглых коленок, но ведь больше на ней ничего нет! Личико заспанное, хорошенькое, под глазами припухлости, губы пламенеют, словно от недавних поцелуев, рыжие кудри почти прикрывают грудь, а со спины так и спадают до соблазнительных выпуклостей. Она, видите ли, собирает росу. Собою. Душ такой принимает в луговой траве, благо росточком чуть меньше меня будет, и вот, прижмурившись, вышагивает, суётся в самые заросли, попискивает, когда её обдаёт холодным, чуть не отскакивает, но, покружившись, продолжает свой непонятный ритуал. Так увлечена, что меня даже не замечает. К белоснежной коже налипли пыльца и травинки.

Под моей ногой хрупает сухая ветка. Я обмираю, но поздно. Девица в страхе оборачивается, видит меня и визжит так, что уши закладывает, затем срывается с места — только белая попка сверкает, нетронутая загаром, да подошвы сандалий. И мчится к башне. Громко, почти со взрывом, хлопает за ней тяжёлая дверь, и слышно, как изнутри что-то скрежещет, будто чьи-то дрожащие ручки торопливо накладывают тяжёлый засов.

— Ну и зачем ты её спугнула? — слышу знакомый голос. Весьма знакомый. Неподалёку над макушками осоки поднимается взлохмаченная голова, явно недовольная. — Я её тут полночи караулил, а ты пришла и всё испортила. Откуда ты взялась, кстати?

Он приближается, не обращая внимания на то, что футболка и джинсы — или похожие на них штаны из тёмно-синей парусины — стремительно промокают от росы.

Не может быть!

— Что-то я не видел, как ты подъехала, — продолжает он.

Я настолько теряюсь, что позволяю ему приблизиться вплотную, лишь смотрю на него во все глаза. Только он мною особо не интересуется. С явным сожалением смотрит на замурованный наглухо бастион.

— И теперь она точно не покажется. — Он огорчён. — Нет, всё-таки полночи ждал … Обидно, столько трудов насмарку. — Наконец вспоминает обо мне. — Так что ты тут делаешь?

Я?

Хотела бы я это знать. Что я тут делаю?

— И чего смешного? — недоумённо спрашивает Мага, потому что на меня нападает глупый истерический смех. Нет, это идиотизм: так упорно бегать от суженого-ряженого — и здесь, в чужом мире с первого шага на него напороться! И я никак не могу остановиться и хихикаю, пока в изнеможении не опускаюсь на какую-то кочку, даже холодные капли меня не отрезвляют, и почему-то я слабею, а в глазах знакомо меркнет свет. Почти как после Зеркала, сработавшего, когда дон Теймур швырнул в меня радужным шаром. Кажется, меня перехватывают, не позволяя стукнуться головой о землю. Вот был бы синячище, ещё успеваю подумать…

В себя меня приводят весьма необычным способом. Чьи-то губы мягко и настойчиво касаются моих. Ветер холодит через мокрую от росы одежду, но ладони, что меня ласкают, горячи, будто их хозяин не меньше часа провёл в сауне, прежде чем ко мне прикоснуться… и при этом ещё и вжать в землю. Существенно так вжать: мало того какая-то коренюка в позвоночник впивается, а тут ещё этот герой припал, щетиной исколол…

Что?

Ещё раз сначала, пожалуйста. Ощущения в основном приятны, прикосновения неагрессивны, тревоги не внушают. Напротив, хочется отдаться этому восхитительному чувству… только чувству, я сказала, не более, и ещё немного побыть без сознания.