Вероника Горбачева - Сороковник. Части 1-4

Задумчиво потерев подбородок, Николас снова тянется к бутылке и свободному стакану, но тут его останавливает дворецкий.

— А если, например, попробовать шерри? — как бы размышляет он вслух. — Сработает?

— Тащи! — азартно говорит его хозяин. — Родственница, а ты пошарь пока по шкафам, не завалялось ли там ещё что-нибудь? Что-то жра… есть захотелось, сил нет!

О да! В морозных недрах холодильника как раз завалялись кусок сочной буженины, помидоры, яйца, молоко, сыр, похожий на пармезан, зелень, похожая на петрушку и оливки, похожие на… оливки. Шаря в поисках хлеба, отыскиваю в буфете чёрствый багет и, слегка натерев чесноком, нарезаю на мелкие кусочки — это вместо сухариков. За моей спиной идут оживлённые дебаты по поводу того, какой ингредиент запускать следующим, а затем слышен вопль разочарования. Всё ясно, у них размокла визитка. Но замену находят быстро и шоу продолжается.

За непродолжительное время мне удаётся соорудить неплохую запеканку с бужениной. Плита здесь электрическая, сенсорная, принцип работы мне известен, остальное — дело техники. Главное — потом вовремя подсунуть наполненную тарелку голодному некроманту, остальное прокатит на автомате.

Ещё через час с небольшим мы имеем в активе замещённые водой шерри, текилу, ром, бренди и коньяк. Всё это расставлено на стойке, пронумеровано, сфотографировано и запротоколировано. И уже черёд Константина показывать мне большой палец.

…А запеканку мою они с Николасом подметают дочиста, и почему-то меня такая демократичность со стороны его хозяина ничуть не удивляет.

Пока суд да дело, завариваю свежий крепкий чай. Вспомнив незабвенного сэра Майкла с его любовью к неимоверно горячему питью, подсовываю Николасу почти кипяток в самой большой кружку из всех, что смогла разыскать. Тот, блаженно зажмурившись, выдувает её разом, вытирает полотенцем проступивший на лбу пот и наставительно говорит Константину:

— Теперь ты понял, каким должен быть чай? Вечно он у тебя чуть тёплый…

Отставляет пустую кружку, подпирает подбородок ладонью и говорит задумчиво.

— Слушай, родственница, а ты умеешь задурить голову, я ведь твои отвлекающие маневры вычислил… И его тоже, кстати. Скажи, как это ты умудрилась сделать? Я ведь шёл домой с твёрдым намерением напиться до поросячьего визга, а ведь не вышло! — Подставляет кружку. — Плесни-ка ты мне ещё, без заварки. И ведь есть в этом какой-то резон…

Уже не торопясь потягивает кипяток и рассматривает батарею стаканов. Щёки от горячего питья наливаются румянцем.

— Замещение, — бормочет. — Вытеснение. Это надо запомнить, может пригодиться. Да, знаешь, Ива…

Наконец-то. А то всё «родственница, родственница»…

— Я ведь что хотел сказать. Привязался я к этому миру, оказывается. — Я деликатно показываю взглядом на Константина. — Брось, при нём можно. Это такой, понимаешь, человек… Так вот, когда не смог своим сообщить, что ухожу, когда язык не повернулся — тогда и понял: всё, влип, накрепко. Тут ведь как получается: даже если ты мне перенестись поможешь — для меня билет только в один конец выходит. Это хорошо бы вернуться на месяц-другой к своим, узнать, как они, что вообще у нас творится, влезть в какую-нибудь авантюру, а потом спокойно сюда назад, к делам…

— Почему нельзя? — осторожно спрашиваю.

Он смотрит мне в глаза.

— Потому что любой кидрик рассчитан только на три перехода. Три! Один, как я понимаю, вы с Риком уже сделали.

— А дальше?

— А дальше, если ты всё-таки решишься, — а я не могу тебя заставить, учти, это дело добровольное — у тебя останется только один маршрут. И ты наверняка его потратишь, чтобы вернуться в свой мир. И я тебя вполне понимаю.

— Мне нужно туда, очень нужно, — расстроено говорю я. И вдруг холодею. — Постой, а как же Рик? Что с ним будет? Почему ты говоришь только о трёх переходах? Он… погибнет?

Ящерок на моём запястье испуганно дёргается и высовывает голову из-под браслета. Ник качает головой.

— Ничего с ним не сделается, с твоим фамильяром. Он просто вырастет. Вырастет — и разучится ходить по мирам. Понимаешь, у кидриков эта способность проявляется только в детском возрасте. Это как пуповина у младенца, которая отпадает, когда в ней нет необходимости. И уже не он, а ты будешь какое-то время его зверушкой, потому что из чувства любви и привязанности он ещё долго будет с тобой…

— А потом?

— А потом ему захочется найти своих. Он отрастит крылья — если их к тому времени ещё не будет — и улетит. В каждом мире есть кидрики, просто они научились прятаться. Но своих они всегда находят.

— Так что же — он меня бросит? Почему?

У меня наворачиваются слёзы.

— Потому что… — Ник вдруг снова начинает косить на одну из бутылок. Константин поспешно разбирает арсенал, и Николас отводит глаза. Неожиданно рычит, стукнув кулаком по стойке: — Потому что ему, как нормальному здоровому мужику захочется семью иметь! Жену под боком, а не какую-то приходящую девку! А сидя на хвосте рядом с тобой, он этого никогда не найдёт!

Я упираюсь взглядом в пол. Безрадостно. Только завести друга — и уже выслушать в подробностях, как я его однажды потеряю… А что он там говорил о переходах? Один мы уже сделали, понятно, сюда шагнули, но почему остаётся только два? Ёлы-палы, наверняка это прописано в той самой последней книжке, до прочтения которой я так и не добралась.

— Посмотри вокруг, родственница, — вдруг говорит Николас. — Скажи, что ты видишь?

— Кухню, — озадаченно отвечаю. — Твой дом.

— Правильно. А чего в нем нет, и никогда не будет?

Я задумываюсь.

— Детской, — неожиданно подаёт голос Константин. Скорбно опускает глаза. Дворецкие порой очень много знают о своих хозяевах, очень много… Кулак Николаса вновь с грохотом обрушивается на стойку.

— Правильно. Вот он — меня понимает. И не осуждает, что вожу сюда исключительно легкомысленных девиц, несмотря на то, что во всех светских списках числюсь как самый завидный холостяк. Мне не нужна семья, во всяком случае, тут, Ива. И особенно мне не нужны здесь дети.

Я даже шарахаюсь от него.

— Ник! Что ты несёшь!

— Потому что от некроманта родится только некромант! — почти кричит он. — А маг… — он берёт себя в руки. — Маг должен расти в мире, где повсюду разлита магия, а здесь, в системе двойной звезды, её практически нет. Мы все рождаемся с матрицей как вы, люди, с душой, только у вас духовных сил хватает на всю жизнь, а матрицы мага — на первые десять-пятнадцать лет. Это как зерно для ростка, как горошина. Вытянет росток все питательные вещества — и должен отращивать собственные корни, чтобы из почвы себе еду тянуть. Константин, да плесни мне глоток, не бойся, не разойдусь!

— Что дальше? — требовательно спрашиваю я. Ох, как мне не нравятся его откровения!