Вероника Горбачева - Сороковник. Части 1-4

Нет, не может быть! Не с этим же громилой мы затрепали среди ночи «бабочку»! У меня был маленький ящерок величиной с котёнка, а этот… за ночь вымахал раза в три больше прежнего, просто поросёнок какой-то чешуйчатый. Да ещё и фиолетовый в… нет, не в крапинку, а в чёрных разводах. Прибавить ко всему синий раздвоенный язык, и станет ясно, почему мне сейчас поплохело.

Чудище с надеждой устремляется ко мне, я отшатываюсь и натыкаюсь спиной на унитаз. Бежать дальше некуда.

— Не подходи! — вырывается у меня, и самозванец в растерянности останавливается.

— Ива! — укоризненно говорит Николас. — Ну что ты! Ты не знаешь, что дети время от времени растут?

— Но не так быстро! И не скидывают при этом шкуру!

— Кожу, а не шкуру. Но они всё равно становятся больше и иногда даже меняются! Я же предупредил только что!

— Тем более! — я готова зарыдать. — Что я с ним теперь буду делать? Одно дело, когда он на руке помещался, а теперь? Зачем он так вымахал?

Рик-переросток, решив доказать, что он свой, шустро прыгает мне на ногу и пытается обвиться вокруг неё, как раньше вокруг руки. Вот только теперь он гораздо весомее, и когда его голова замирает, пытаясь уплощиться в привычную татуировку не где-нибудь, а на чувствительной стороне бедра, я не выдержав, визжу. И пытаюсь его стряхнуть.

— Уйди! Слезь с меня сейчас же!

Варанчик в смятении отпадает. А я — не в смятении? Николас бережно подхватывает кидрика на руки.

— Рик, дорогой, — воркует он тоном доброго папаши, поглаживая бывшего ящерка по голове. — Ты уже большой мальчик и настала нам пора поговорить об очень серьёзных вещах. Понимаешь, в жизни каждого мужчины наступает момент, когда…

Я затыкаю уши, чтобы не слышать. К тому же на нервной почве, да и после долгой ночи мне просто необходимо как можно быстрее остаться наедине с тем предметом, в который сейчас упирается моя спина. Иначе произойдёт неприличность.

— Всё, хватит, — говорю дрожащим голосом. — Марш отсюда оба. Идите куда хотите, секретничайте, о чём хотите, воспитывайте друг друга, но только без меня.

Ник встряхивает тускло отсвечивающую шкурку. Тьфу, кожу.

— Я заберу вот это, ладно? Тебе ведь это не нужно?

— Забирайте, что хотите. И выметайтесь. Иначе я за себя не отвечаю.

— Женщина, — с осуждением говорит Николас и поднимается на ноги. Кидрик переползает ему на плечо, предатель. — Что ты понимаешь в воспитании? Пойдём, друг! — И торжественно удаляется.

Я не ослышалась?

Меня обвинили в том, что я не умею воспитывать детей?

И вдобавок забрали с собой моего фамильяра? Пусть даже и переделанного?

Ну, погодите у меня. Дайте только немного опомниться…

Успокоившись, отмыв зарёванные глаза и кое-как причесавшись, выхожу из ванной и едва не начинаю по домашней привычке раздеваться на ходу, чтобы переодеться в дневное. Дома я даже не заморачивалась с тем, чтобы иногда и голышом из комнаты в комнату пробежаться — мужчин-то нет; поэтому хорошо, что сейчас я не успела скинуть по привычке халат — Николас, оказывается, до сих пор здесь. Мало того, голый по пояс, он устроился по-хозяйски на моей кровати, разложил на журнальном столике эту самую шкурку, и теперь занимается чем-то непонятным. Смятая рубашка небрежно брошена на пол.

Обязательно нужно плюхнуться на чистую постель!

Рикки, умостившись брюхом и хвостом на матрасе, а верхней частью тела — на столе, с интересом трогает лапой своё бывшее достояние. И эта сладкая парочка настолько поглощена своим занятием, что не обращает на меня никакого внимания.

У него теперь есть пятый палец, отмечаю скорбно. Большой палец, противостоящий остальным, и теперь у него почти человеческие ручки. А что будет дальше? Прорежутся клыки? Отрастут крылья?

Рикки когтистым пальчиком тычет в одну из чешуек и Ник вылущивает её из шкурки. Внимательно осматривает. Она каплеобразной формы: наружный кончик закруглённый, а тот, что был прикреплён к коже — заострён настолько, что Ник без особых проблем загоняет его наискось под кожу, прямо в бицепс. У него на предплечье уже несколько ранок, сочащихся кровью. Словно не замечая боли, со счастливой улыбкой садо-мазохиста, он аккуратно всаживает очередную чешуину так, чтобы та полностью скрылась в мышце.

— Ива, поищи там, в аптечке, пластырь, — не оборачиваясь, просит он. — Я сейчас всё объясню. Я не псих и не сумасшедший, не бойся.

Рик уже нетерпеливо постукивает коготком по очередной чешуйке.

Сглотнув комок в горле, отмираю и возвращаюсь в ванную комнату на поиски аптечки. Что-то отвыкла я от крови, меня даже мутит слегка… Долго стою в дверях, вспоминая, зачем пришла. Наконец, очнувшись, разыскиваю за зеркальной створкой нужный шкафчик и негнущимися пальцами кое-как достаю бинт и пластырь, а заодно нечто в небольшой бутылочке, похожее на перекись водорода. Возвращаюсь замедленно, как киборг. Эти двое одновременно поворачивают головы в мою сторону и смотрят на меня немигающе, как будто уже и Николас начинает превращаться в рептилию. Ник молчит, и я не заговариваю. Обрабатываю перекисью подставленное плечо, стараясь не касаться уже вспухших бугорков.

Я насчитываю их семь. Сложенным в несколько слоёв бинтом протираю кожу вокруг ранок насухо, и уже было снимаю с пластыря защитную плёнку, когда меня останавливает ощущение неправильности. Что-то я сейчас сделаю не так. До этого момента всё было правильно, но теперь… Пытаюсь понять, в чём дело.

— Родственница? — окликает Николас. — Ты, часом, не сомлела? Эх, зря я это всё прямо сейчас начал, как бы не пришлось ещё и тебя потом отхаживать. — И пытается отобрать пластырь. А-а, он решил, что мне нехорошо от вида крови. Качаю головой.

— Нет, я в порядке. Подожди, мне просто нужно подумать.

Он вопросительно поднимает бровь, а я перевожу взгляд на Рика в надежде уловить хоть какой-то знак. Помогал же только что этот переросток Николасу, как-то отбирал, сортировал чешуйки, эксперт, блин… Пусть хоть какую подсказку кинет. Виновато сморгнув, он мне кивает, и глаза его из травянисто-зелёных приобретают оттенок чистого изумруда. Обережной ауры.

Глубоко вздохнув, я свожу ладони крест-накрест, накладываю поверх ранок на плече Николаса и накрываю своей энергетикой.

Прикрыв глаза, включаю внутреннее зрение. Должна же я хоть что-то увидеть! Если я исследовала себя изнутри, что мешает так же взглянуть на соседа? Он же сейчас в моей ауре, в моём пространстве… И я действительно вижу.

Семь чешуек высажены в крепком мужском плече двумя рядами: четыре в одном, три в другом. Больше всего они напоминают позолоченные арбузные семечки, терпеливо ждущие полива. Они зарыты в розовую мякоть мышцы как в питательный грунт, но пока что погружены в спячку. Их нужно разбудить, только тогда они укоренятся.