Вероника Горбачева - Сороковник. Части 1-4

— Ты же знаешь, как тут: новый квест всегда в новой локации. Не подгадаешь, где портал появится, далеко ли от того места, с какого начал. Дядьке его портал открылся рядом, на полпути в соседний город, да не успел он. Мать истосковалась, его дожидаючи, да прежде срока рожать начала, нельзя было везти. И потом уж… со мной одним не успел добраться, закрылся проход. Вот мы тут и остались.

— Остались, — эхом откликаюсь я. — Вот почему…

— Обережница она была. Таких среди наших больше нет. Вот и странно: ты вроде из другого мира, а тоже Обережница. Никто такого и не ожидал, потому, должно, и не распознали тебя сразу. Васюта ещё удивился, когда ты на шкатулке Макошин оберег узнала, видно, правду говорят, что Макошь в любом мире объявиться может.

— Как её звали? — помолчав, спрашиваю.

— Василиса.

Вот так. Василий и Василиса.

Не буду об этом больше, потому что реветь себе запретила. Думать надо, как дальше жить. Слово, данное воеводе, сдержу, до полуночи десятого дня дотерплю, а с утра — в путь. И никто мне не указ, чем хочу, тем до этого срока и занимаюсь: хоть стреляю, хоть с амазонками ношусь, хоть полрынка скуплю себе в дорогу — кому какое дело? Не взыщи, Вася. Ты про дедов моих расспрашивал, кои войну прошли, ты мне в пример их ставил, было дело? Я их память позорить не буду. Они своё тягло на других не перекладывали.

Всё, Ваня, всё. Попала ты сюда одна, одна и справляйся. А пока что сиди, поджидай своего сэра. У тебя по расписанию занятия по верховой езде, так что не нарушай режим.

…Время идёт, а доблестного паладина всё нет.

А не в курсе ли наш златокудрый, что меня в собственный Сороковник не пускают? Нет ли тут заговора? Если знал племянник, знал воевода — то с другом-то мой Муромец наверняка сокровенным поделился! Меня обжигает ещё одно воспоминание: «Понадобится помощь — обращайся к Майклу!» — так, кажется, сказал Васюта совсем недавно, как раз до того, как мы с Лорой встретились. Он всё решил уже тогда! И распланировал! И…

…и прощался со мной. Только сразу — не смог, потому и примчался вечером.

У меня даже руки опускаются.

И сэр драгоценный — тоже знал всё заранее? О чём они с Васютой беседовали наедине? Если знал — так он же сам и запрёт меня в светлице, и замок повесит для верности. И тысячу причин найдёт: ради моего же блага, из чувства ответственности, чтобы исполнить волю друга, отправившегося на подвиги… Почему он до сих пор не приехал?

О, сэр Майкл, только не это! Умоляю!

Да нет же! Вчера утром он ничего не знал, это ясно; он со своими проблемами приехал, такой измотанный, о том и хотел побеседовать. А второй раз они встретились с Васютой на лугу, но почти не общались. Прекрати, Ваня. Это уже паранойя. Так ты скоро и Нору подозревать начнёшь.

Где она, кстати?

Ян кивает за окно.

— Вон, в Хорсовой будке лежит. Тоже тоскует.

Тоже? Так заметно, что я тоскую? Поспешно выхожу. Собакина моя, бедная и бледная, высовывает из будки морду и скулит. Я присаживаюсь рядом.

— Погоди, моя хорошая, вот придёт твой несравненный сэр Аркад и развеселит тебя. Видишь, как получается, обе мы с тобой брошенные. Придётся как-то дальше жить одним.

Странно, и Аркадия нет. А ведь они в последнее время с сэром одновременно появлялись…

Паранойя, Ваня. Уймись.

Нора с беспокойством принюхивается. Обшмыгивает мне руки, когтистой лапой пытается притянуть поближе к себе мою правую. Да ты что, собакин, рану мне зализывать собираешься? Нет уж, вы эти шуточки с Аркадием оставьте себе, а я всё же человек!

Встаю, и в глаза мне падает солнечный луч; машинально закрываюсь ладонью… и получаю мощный жгучий заряд, как будто перцем на ладонь сыпанули.

Янек, покачав головой, снова накладывает компресс с настойкой. Говорит решительно:

— Идём к Гале! Нечего тут высиживать, пока заражение не подхватила. Я тебя ни в какой квест не пущу, пока не вылечишься.

— Пошли уж, — говорю со вздохом. — Защитник ты мой…

Он глядит сурово: не смеюсь ли? Но я кротко опускаю глаза. Тяну Нору за поводок: пусть пройдётся с нами, развеется. Собакина грустно выползает из будки, глаза у неё… хоть платочек наготове держи, слёзы утирать. Вздыхает по-человечески.

У нас с тобой осталось ещё много вздохов, родная. Надолго хватит.

Входной двери в Галин дом просто нет. На месте проёма — продолжение гладкой кирпичной стены.

— Морок это, — хмурится Ян. — Не откроется, если хозяйка не захочет принять. Видал я такое. Давай лучше обойдём, со двора наверняка вход есть, как у нас.

Мы огибаем дом, и вдруг сердце моё подпрыгивает. Потому что у коновязи рядом с Васильком — ах, сэр, оказывается, здесь! — я вижу большого чёрного коня. Едва не бегу вперёд, но разочаровано останавливаюсь. Нет, это не Чёрт. Не такой громадный; сам изящен и тонок в кости… почему-то на ум приходит выражение «арабских кровей», хотя кто их знает, как они выглядят, эти арабские скакуны. Он недобро косит чёрным глазом, отфыркивается, трясёт головой. Запах ему мой не нравится, что ли? Грива у него… я приглядываюсь. Грива заплетена в мелкие косички, сбруя богатая, отделана серебром, да что сбруя — даже копыта посеребрены! Рядом с белоснежным Васильком он кажется не просто чёрным, а вымазанным в саже или в китайской туши.

Нора пятится и глухо рычит.

— Вот гадство, — досадливо говорит Ян. На лице его прописано слово куда более энергичное. — И этот тёмный здесь.

— Что за тёмный? Это его конь, что ли?

— Мага. Есть у нашего сэра друг, что их вместе держит — ума не дам. С Норой теперь не войдёшь, собаки его не любят.

— Почему? Он кто?

— А что, сэр тебе о нём не рассказывал? Это же…

Нора рычит, уже не на коня, а в сторону Галиного дома.

Дверь распахивается, на пороге возникает сэр Майкл. Проём невысок, и чтобы выйти, паладину при его-то росте приходится слегка пригнуть голову. И лишь только он выпрямляется — я вижу неподдельную скорбь на его челе и понимаю, почему он так долго не приезжал. Здесь что-то случилось.

— Вы здесь? — спрашивает он. — Вдвоем? Не в добрый час, друзья мои, уж лучше бы вам уйти.

На миг оборачивается — похоже, из комнаты ему что-то говорят.

— Ну, хорошо. Она вас зовёт, Иоанна, пройдите. А вы, Ян, пока останьтесь, тем более, с Норой, за ней бы нужно присмотреть.

— Это я уже понял, — Ян выразительно смотрит на чёрного жеребца. — Вижу, что не ко времени.

— Ян, она умирает, — говорит сэр Майкл. — Вы понимаете, что мы не могли оставить её одну…

Дальнейших объяснений я не слушаю: рвусь мимо него в открытую дверь и вбегаю в кухню. Я ещё помню, у Галы там и столовая, и приёмная — всё вместе, и диванчик уютный вдоль свободной стены… На этом диванчике она и лежит, серая, словно пылью припорошенная, в один цвет со своим извечным свитером из некрашеной шерсти. Высохшая. Глаза уже запали.