Эшли Энн Дьюал - Обратимость (ЛП)

Шатенка молчит. Она отводит взгляд в сторону и прикусывает губу. Все не решается признаться. Но этого и не требуется. Я и так знаю ответ.

- Свяжусь с тобой, как только будет возможность.

Распахиваю до упора дверь и ухожу. Ухожу, потому что не могу находиться рядом с людьми, для которых чувства – лишь дефект, лишь слабость. Может, любовь и привязанность, действительно, ранят сильнее оружия. Но отказаться от них - не значит стать неуязвимым. Отказаться от них, значит сдаться и признать свое поражение. А еще это значит быть одиноким. И, насколько мне известно, одиночество еще никогда не придавало сил, и еще никогда не спасало жизни.

Когда я выбегаю на улицу, Сашина Хонда стоит на месте, около детской площадки. Из трубы вырывается серая, темная пыль, окна выглядят слегка запотевшими и мутными. Обрадовавшись, несусь к машине и уверенно открываю переднюю, пассажирскую дверь.

- Я знал, что ты придешь, - отрезает брат, когда я забираюсь в салон. Он оборачивается и одаряет меня своей вальяжной, очаровательной улыбкой. А я в очередной раз вспоминаю, что нас не связывают кровные узы. Это так странно, ведь мы чем-то похожи: глазами, веснушками, цветом волос. Глупости, конечно, но все же. – Прости, я просто больше не мог там находиться. Эта девушка…

- Знаю. – Киваю и пристегиваюсь. – Не объясняй. Мне понятны все твои чувства. Рядом с ними мы становимся совсем другими.

- Сумасшествие просто. А эти люди…, в черной одежде. Они ведь стреляли. Господи, они ведь пытались нас убить!

Смотрю на вытянутое лицо брата, на его широкие, удивленные глаза, на веснушки, прямой нос, губы, шею, и думаю о том, что не найду человека ближе. Глупо искать поддержку у кого-то чужого, когда есть тот, кто всегда был рядом. И всегда будет. И тогда я предлагаю Саше отправиться домой, а сама рассказываю все, что знаю: про клан Аспид, про силу Риты и Рувера, про свои способности, тайны - в частности, про позапрошлую весну. Про то, как решила забыть о смерти Андрея, как пообещала себе окунуться с головой в учебу. Про отца. Про записную книжку, фамилии, предположение на этот счет «немецкой речки». И замираю. Жду вердикта. А Саша, как назло, молчит. Он припарковывается около нашего дома, глушит двигатель и нервно сжимает пальцами переносицу. Мне становится не по себе. Вдруг он вновь оттолкнет меня?

- Эта книжка, - неуверенно отрезает брат, - в ней имена всех сверхлюдей?

Удивительно, что он решил спросить именно об этом.

- Не думаю, что всех. Наверно, только тех, кого встретил папа.

- А этот клан Аспид, - он рисует в воздухе какую-то непонятную фигуру, похожую на английскую букву «с», и пожимает плечами, - он собирается ее найти?

- Скорее всего.

- Так, может, стоит договориться?

- В смысле?

- Этим венаторам нужен список. Так? Он у нас есть. Так же и у них есть то, что необходимо нам.

- Обмен, - понимающе протягиваю я и задумчиво прикусываю губу. – Ты хочешь обменять жизнь папы на записную книжку?

- Почему бы не попробовать? Если они похитили отца с целью выведать новые имена этих чародеев, книжка – все, что им нужно.

- Чародеев, - неожиданно смеюсь. Откидываюсь в кресле и прикрываю руками лицо: черт, кажется, у меня истерика. – Сашааа.

- Что? – он тоже усмехается. – Ну, а как вас называть? Ведьмаки? Пойми меня правильно, я вот произнес «сверхлюди» и решил, что для вас это звучит уж слишком пафосно.

- А чародеи – значит нормально, да?

- Ну, уж точно лучше, чем кудесники.

Теперь мы смеемся вместе. Брат начинает так трястись, что вслед за ним трясется машина. Мы смотрим друг на друга, затем вновь улыбаемся, потом вновь смотрим, и вновь вытираем с глаз мокрые полосы. И мне кажется, что я уже никогда не успокоюсь, никогда не задышу нормально, однако через пять минут колики отступают. Выпрямлюсь, замечаю, как беззвучно выдыхает Саша и спрашиваю:

- Ты ведь не бросишь меня?

Брат ошеломленно оборачивается. Я тут же отвожу взгляд в сторону. Глупый вопрос, очень глупый.

- Почему я должен это сделать?

- Ты знаешь, почему.

- Эй, - Саша берет меня за руку и грустно шепчет, - я виноват, я не должен был отворачиваться и делать тебе больно. Однако знай, что я никогда бы тебя не бросил. Слышишь?

- Но…

- Аня. Мне плевать на то, что сказала Рита. Ты моя сестра. - Почему-то хочется разрыдаться. Ловлю взгляд брата, киваю и с силой прикусываю внутреннюю сторону щеки: не реви, не реви. – Меня можно не стесняться. – Видимо, он видит, как я разрываюсь на части. – Я пойму.

И тогда я все-таки даю волю чувствам. Тянусь к Саше, и он крепко прижимает меня к себе, словно маленького ребенка. И я бы хотела, чтобы эти объятия не размыкались, хотела бы навечно остаться в этом моменте, ведь никогда мы с ним еще не были так близки. Однако, к сожалению, все когда-то заканчивается. И как же прозаично то, что боль приносит лишь конец чего-то хорошего.

Как же приятно просыпаться дома. Я открываю глаза, вижу белый, родной потолок, сиреневые стены, широкое окно, цветы, шкаф, стол и спокойно выдыхаю. Удивительно, как люди начинают ценить вещи, только после их пропажи. Или после нависшей над ними угрозы. Странное чувство, присущее всем и каждому. Мы никогда так не будем бояться что-то потерять, пока, на самом деле, это не потеряем.

Я не помню, что мне снилось. Такое ощущение, словно я отрубилась, впала в кому, попросту отключилась и открыла глаза уже сейчас – утром. Лениво встаю, чувствую, как взывают все мышцы - вчерашний бег хорошенько отыгрался на ногах и прессе – и морщусь: интересно, когда я вновь смогу нормально двигаться? Шаркаю по комнате, выхожу в коридор, оглядываюсь – тихо. Наверно, Саша еще не проснулся. На кухне завариваю себе чай, вновь думаю об отце и совершенно случайно вспоминаю про маму: господи, знает ли она о случившемся? А что, если приплетут и ее? Вдруг решат допросить? Скажут вернуться? Спину обдает холодом. Хочется верить, что маму данная история никак не коснется, иначе проблем только прибавиться. Я съедаю кучу бутербродов с кабачковой икрой, допиваю чай и неожиданно понимаю, что хочу проверить комнату отца. Вдруг там и, правда, есть сейф? Толика здравого смысла запрещает мне даже рыпаться в сторону поселка, ведь венаторы могут еще быть там. И что мне делать, если они найдут меня и схватят? Но могу ли я сопротивляться упертому ощущению вины, ощущению обязанности? Я должна выведать все, что только в моих силах, должна разобраться, должна спасти папу! Плевать на дрожь во всем теле, плевать на то, что мои ноги еле удерживают его в вертикальном положении. Если есть шанс разузнать больше – я обязана им воспользоваться.

Первые несколько минут мне кажется, что я сошла с ума. Одеваюсь, даже не пытаясь взглянуть на себя в зеркало – уверена, там меня ждут лишь испуганные глаза, трясущийся подбородок и сгорбленные плечи. Однако затем тело охватывает странное чувство спокойствия, будто я делаю то, что должна делать, и это правильно. Выхода ведь нет. Я могу бояться сколько угодно, но ничто не изменит реальности. Поэтому стоит смириться и, наконец, предпринять то, что не просто подвергнет мою жизнь опасности, но еще и принесет пользу.