Эшли Энн Дьюал - Обратимость (ЛП)

- Потому что у меня нет выбора. Я должна спасти папу.

- Он сам остался, а не ты его оставила. Вы могли сбежать вместе, но твой отец решил иначе. Так с какой стати теперь тебе отвечать за его поступки?

Неожиданно для себя усмехаюсь:

- У тебя странное мнение, Рувер.

- Оно обычное.

- В том, что моему папе сейчас грозит опасность, ты винишь его самого. И поверь, это уж очень странно, учитывая обстоятельства, приведшие к этому.

- Он сам решил рискнуть.

- Рискнуть ради меня.

- Ну, в этом уж точно не твоя заслуга, а заслуга его чувств. И уж, тем более, в этом нет никакой вины тех людей, чьи имена написаны в книжке.

Удивленно вскидываю брови. Меня переполняют поразительно антонимичные чувства. С одной стороны, я понимаю, насколько Рувер не прав, насколько он груб и бесчувственен. Бросить отца? Сослаться на то, что его чувства ко мне – его же проблемы? Но, с другой стороны, слышать от «немецкой речки» слова в защиту тех, кого он даже и не знает – как это понимать? Неужели в человеке могут смешаться настолько разные черты характера: милосердие и жестокость, доброта и злоба, забота и равнодушие. Может, Рувер сам еще не понимает – какой он, что ему ближе. Иначе как объяснить эти странные закономерности, которые он выдает день ото дня. Сначала нападает, потом пытается утешить. Сначала говорит, что я слабая, потом - что я способна на большее. Сначала пытается быть равнодушным, а затем, причиняет себе же боль, чтобы убедиться в обратном. Ну, и как же не запутаться? Как его понять?

- О чем ты думаешь? – вопрос сам срывается с моих губ.

Я растеряно моргаю, собираюсь забрать свои слова назад, как вдруг он говорит:

- О тебе.

Непроизвольно придвигаюсь ближе к бортику. Ответ парня настолько сильно сбивает меня с толку, что я покрываюсь гусиной кожей, напрягаюсь и ощущаю в груди горячее покалывание, будто чьи-то кулаки начинают усиленно биться о мои ребра.

- Обо мне?

- Да. Я думаю о том, что ты слишком юна, чтобы проходить через все это.

Ну, началось. Разочарованно отодвигаюсь назад, скрещиваю перед собой руки и, абсолютно позабыв о том, что я нахожусь в ванной, что я голая, что вообще данный разговор – бред сумасшедшего – отрезаю:

- Да, что ты говоришь.

- Считаешь иначе?

- Я не понимаю, с чего тебя вообще заботит мой возраст.

- Меня не заботит твой возраст, - грубо отвечает Рувер. – Меня заботит то, что тебе придется пройти через огромное количество проблем, бед, возможно, потерь. И ради чего? Какой нас ждет финал? Мы не знаем, будет ли завтра, и все равно упрямо упускаем сегодня. Посвящаем свою жизнь погоне, борьбе, переживаниям, и абсолютно забываем про саму жизнь. Ты сидишь в ванной и, наверняка, думаешь о том, как бы спасти отца, как исправить ошибки, как избежать боли. Но боль всегда будет нашей тенью, потому что именно рядом с нами есть много свободного места. А плохое, как известно, быстро цепляется за эту пустоту. Мы отстраняемся, отталкиваем людей, становимся одинокими, и страдания талантливо находят эти дыры, наглухо забивая их своей невыносимостью. И выходит так, что ища спасения, мы лишь сильнее от него отдаляемся. Так что, да, - он прерывается, чтобы вздохнуть, и я благодарна ему за эту остановку: мне тоже нечем дышать, - меня заботит то, что ты еще совсем юна. Ведь сейчас тебе предстоит проститься со всем, что в твоей жизни было, при том, что в твоей жизни практически ничего еще и не было.

Неожиданно я чувствую себя такой маленькой, такой простой по сравнению с ним. Сколько еще секретов таит в себе Рувер? Как много он еще позволит мне о себе узнать? Все мы бежим от прошлого. Возможно, Рувер убежал слишком далеко, и в этом побеге потерял всякую веру в себя и в свои чувства. Но ничто не изменит его врожденной, как бы это абсурдно не звучало, доброты. Парень, представший передо мной в образе наглого циника, на самом деле оказался чутким и разумным человеком.

Чувствую, как внутри что-то загорается. Не понимаю, что это, но ощущение странное. Всепоглощающее. И жутко горячее. Мне вдруг становится так тесно в этой ванне, в этой комнате, в этой квартире, что я хочу расправить крылья и взлететь. Куда взлететь, какие крылья, Аня? Поздно. Что-то меняется во мне в эту минуту. Что-то переворачивается. И я боюсь этих чувств. И мне безумно приятно.

Неосознанно отодвигаю край шторки. Я знаю, парень не увидит ничего лишнего, поэтому спокойно кладу подбородок на бортик. Рувер сидит на полу, облокачиваясь спиной о ванну. Заметив меня, он оборачивается и замирает. Я тоже не могу пошевелиться.

- Почему ты решил отключить чувства? – едва слышно спрашиваю я и пожимаю мокрыми плечами. – Это же неправильно. – Особенно учитывая то, что у него не особо-то и получилось. Частично отказавшись от эмоций, он не избавился от боли, а лишь стал одиноким.

- Так проще. И безопаснее.

- Ты знаешь, это неправда.

- Я лишь знаю, что нам лучше держаться друг от друга подальше.

- Почему?

В моей груди растет странный комок из ощущений, он постанывает, тянется, рвется, болит, воет. Но когда Рувер неожиданно приподнимает руку и касается ладонью моего лица, этот комок взрывается. На миллиарды частиц. Я замираю, чувствую, как пальцы парня двигаются выше, как они заправляют за ухо выбившийся локон волос, как они аккуратно поглаживают мой подбородок, и не могу вздохнуть. Не могу даже моргнуть.

- Потому что это перерастет в нечто большее, - наконец, отвечает Рувер. Он так близко, что у меня кружится голова. – А затем, когда все разрушится, когда между нами встанет реальность – мы сломаемся и никогда больше не сможет жить, как прежде.

- Ты не можешь знать, - не понимаю, что говорю. Лучше бы просто замолчать, просто вернуться в то время, когда голос Рувера не заставлял каждую клеточку моего тела самовозгораться, но слова сами срываются с языка. Мне почему-то не хочется молчать, не хочется соглашаться с ним. И пусть здравый смысл воет где-то вдалеке, пусть разум считает мой выбор неправильным, сердце подсказывать отвечать, и я отвечаю.

Однако Рувер неожиданно опускает руку. Он отворачивается, стискивает зубы, и я замечаю, как на щеках выделяются очертания его острых скул.

- Посмотри на себя, - внезапно жестоко отрезает он и усмехается, - ты уже слабая, уже уязвимая. И ты считаешь, испытывать ко мне что-то правильно?

Его грубость сбивает с толку. Я покрываюсь краской, смущаюсь и непроизвольно отодвигаюсь назад: зачем он так? Мне вдруг становится дико больно. Словно кольнули чем-то острым куда-то внутрь.

- Тебя всегда так легко отвлечь?

- Что?

- Десять минут назад ты и видеть меня не хотела. А сейчас… - В моих глазах наверно что-то вспыхивает, потому что Рувер не продолжает мысль. Он вновь стискивает зубы, поднимается с пола, отрезает, - чай уже остыл, - и уходит.