Элеонора Мандалян - Принцесса тьмы

- Ой, извини, пожалуйста! - спохватилась хозяйка. - Ты так преобразилась... Встреть я тебя на улице, ни за что б не узнала.

- А-а, это, - она сделала неопределенный жест у лица. - Папин гример хохмы ради со мной повозился.

- Твой папа артист?

- Артист? - Найт на мгновение задумалась и, усмехнувшись, подтвердила: - Можно сказать и так. В некотором роде. - С независимым видом прошествовав в гостиную, она с любопытством озиралась по сторонам. - Покажи мне, как ты живешь, - не попросила, потребовала Найт.

- Обыкновенно живу. Как все. А что?

- Да покажи, не жмись. Хочу сравнить.

- Смотри. Секретов нет, - пожала плечами Светлана.

Не дожидаясь более любезного приглашения, гостья отправилась в обход по квартире. Заглянула в комнату Светланы и в отцовскую спальню. Повертелась на кухне. Особенно заинтересовала ее ванная комната. Она открутила по очереди все краны, отскочив от брызнувшего ей на голову душа. Сунула нос в унитаз. Заметив, что Светлана во все глаза наблюдает за ней, поспешила покинуть ванную. Ее внимание привлекло распахнутое настежь окно. Облокотившись о подоконник и, казалось, начисто забыв обо всем, она долго смотрела на соседние дома, на густую зелень деревьев, на игравшую внизу детвору, на плывшие по небу облака.

- Потрясно! - изрекла Найт, наконец оторвавшись от затянувшегося созерцания.

- Что именно?

- Вид, говорю, из окна потрясный. - Не дожидаясь приглашения, гостья плюхнулась на диван, бесцеремонно закинув одну ногу на подлокотник. Обведя скучающим взглядом стандартную мебель, обклеенные обоями стены с двумя-тремя простенькими пейзажами в гипсовых рамах, она скривила губы и впечатала клеймо на зардевшиеся щеки Светланы: - Фигово. Фигово живешь, москвичка.

- Ты за этим сюда пожаловала? - Светлана едва сдерживалась, чтобы не выгнать ее.

- Не совсем. Расскажи-ка как поживает мой Плут. - Ее губы растянулись в лукавой усмешке...

Степана разбудили странные шорохи, доносившиеся, казалось, сразу со всех сторон. Он вскочил на четвереньки, прижимаясь к внутренней стенке прилавка, прислушался. Да нет, вроде все тихо. Приснилось видно. Угораздило же его заснуть. Взглянул на часы: до полуночи оставалось 15 минут. Спасительная тьма, наконец-то, надежно укрыла его от посторонних глаз. Самое время действовать. Стоя на коленях, Степан выглянул из-за прилавка - увы, далеко не так темно, как хотелось бы. Свет уличного фонаря широкой блеклой полосой лежал на гранитных плитах пола. Но если уж он здесь, если отважился на такое и если он не считает себя трусом, то обязан довести начатое до конца.

Ведь он все продумал до мелочей. После полуночи, когда улицы окончательно опустеют, он выберется из своего укрытия, возьмет белые лосины, натянет их на себя, а старые джинсы выбросит в мусорную корзину. Затем вернется в укрытие - лучше, конечно, найти другой бутик, подальше отсюда - и там дождется утра. А когда универмаг заполнится покупателями, он незаметно смешается с ними, и был таков.

Пройдет год...два...десять, и он будет вспоминать эту ночь как отчаянное приключение. Так мальчишки на спор ходят ночью на кладбище, чтобы доказать себе и другим, что они не трусы. Степан держал пари сам с собой - он должен это совершить. Хладнокровно и осторожно, по всем правилам воровского искусства. Один-единственный раз. Назло своей бедности. Назло своим родителям.

Беззвучно ступая, он выбрался из укрытия, огляделся. Темнота не мешала. Еще днем он изучил здесь все до мелочей, знал наизусть, где что лежит. Нужно сделать два шага вправо, обогнуть стенд с зеркалами, и позади него, на второй полке снизу первая же стопка - вожделенные лосины его размера. Вот обалдеет Трофимыч.

И тут вдруг до слуха Степана донеслись звуки, от которых все внутренности покрылись противно ерзающими мурашками. А сердце прыгнуло к горлу и задергалось будто мышь в мышеловке, не давая глотнуть хоть немного воздуха.

Нет, он не ошибся. Теперь уже ясно можно было различить отдаленное цоканье когтей по каменному полу, сдавленное поводками натужное дыхание и шаркающую поступь по меньшей мере двух пар ног.

“Если это сторожа с собаками, ты, несостоявшийся воришка, пропал,” - полыхнуло в мозгу. Он отпрыгнул назад, к прилавку, бросился на него спиной, перекинув тело в густую тьму, столько часов служившую ему укрытием. Затаился. Труднее всего было справиться с дыханием. Дышать бесшумно не получалось. Сердце уже не дергалось, а ухало, гулко и тяжело - молотом о наковальню ребер.

“Что с ним будет, если эти вонючие псы учуят его? А они учуят, в этом можно не сомневаться. Набросятся? Разорвут на куски? Или сторожа, предвари- тельно измордовав его до полусмерти, вызовут наряд милиции? А дальше суд, тюрьма и несмываемое клеймо на всю оставшуюся жизнь: ВОР. Может лучше уж сразу на самосуд собакам?..”

Голоса сторожей гулко ударялись о стены пустого универмага.

- Вчера опять перебрал с соседом, - хрипло поведал один. - Башка трещит, сил моих нет.

-А что ж не опохмелился? - прогудел другой голос. - Был бы сейчас как стеклышко.

-Так ведь по утрам на нее смотреть тошно. С души воро...

Прижавшись лицом к щелочке между прилавками, Степан увидел как одна из овчарок натянула поводок, сделала стойку и, повернув голову в его сторону, глухо зарычала. Вторая тоже учуяла чужого. Но она не потянула в сторону затаившегося ночного воришки, а пугливо попятилась, путаясь в ногах у сторожа, державшего ее на поводке. Вертя во все стороны головой, она начала вдруг тоскливо подвывать. Шерсть у обоих стояла дыбом. Сторожа, умолкнув, тревожно вслушивались в тишину.

- Здесь определенно кто-то есть, - сказал тот, чья собака сделала стойку на Степана. - У Рекса нюх будь здоров.

- А мой ведет себя как-то странно, - заметил второй. - Впервые вижу его таким.

- Надо спустить собак с поводков, - предложил не успевший опохмелиться.

- Займись этим. А я ружье проверю, - шепотом отозвался его напарник.

Щелкнул затвор. Степан увидел как один из сторожей, подтянув к себе псов, быстрым движением отжал оба карабина.

-Ату, Рекс! Ату, Бой!

“Сволочи! Что они делают!?” - захлебнулся страхом Степан.

Все, что последовало за этим, разворачивалось с такой ошеломляющей быстротой, что он не успевал даже осознавать происходящего. Остервенелый лай и лязг оскаленных у самого лица зубов. Тяжелые лапы, придавившие к полу его грудь... Горячая собачья слюна на лице. Еще мгновение, и он будет разодран в клочья...

ГЛАВА 7

На сей раз Вадим решил попытать счастье в правительстве. Ведь не может такого быть, вполне резонно размышлял он, чтобы правительству была безразлична судьба города и его жителей. Они просто обязаны его выслушать.

Торопливо шагая вдоль малолюдной набережной, он уловил показавшиеся странно знакомыми легкие семенящие шаги. Не приближаясь и не удаляясь, они сопровождали его, как ему теперь казалось, едва ли не от самого дома. То ли городской гул заглушал их, то ли его собственные мысли. А в метро так отдельных шагов вообще не уловить. Но здесь, на тихой набережной, эти монотонно шуршащие шаги действовали раздражающе.